Забродов, опять незаметно перевоплотившийся в склочного старикашку, помешал ему, ухватившись рукой за верхний край стекла.

– Как вам не стыдно, молодой человек? – проскрипел он. – Что вы себе позволяете? Перед вами пожилой человек!

Перед вами женщина, в конце концов! Если вы таксист, вы обязаны нас отвезти! А если вы обыкновенный рвач, каких сейчас стало очень много, то я вам скажу, что вы напрасно судите о людях по одежде. У меня есть чем заплатить! Да-с!

Даю двадцать долларов!

– Я жду клиента, – сквозь зубы ответил таксист. – Уберите руку, или я прищемлю вам пальцы.

– Черта с два! – запальчиво воскликнул Забродов. – Я буду на вас жаловаться в ваш таксопарк! Я до мэрии дойду!

Я напишу президенту! Я обо всем расскажу самому генералу Федотову, он вам покажет кузькину мать!

При упоминании имени генерала Федотова таксист едва заметно вздрогнул, выпустил ручку стеклоподъемника и всмотрелся в наполовину скрытое полями шляпы лицо склочного пассажира. Анна вдруг увидела, как его зрачки расширились, а потом снова сузились до размера булавочной головки Брови таксиста, и без того нахмуренные, окончательно сошлись у переносицы, губы дрогнули, как будто с них готово было сорваться крепкое словцо.

– Ссссс… – зашипел таксист, посмотрел на Анну и сказал:

– Садитесь.

Это было явно не то слово, которое ему хотелось произнести, но он, похоже, хорошо умел владеть собой. Илларион галантно распахнул дверцу, и Анна скользнула на заднее сиденье, гадая, что это за генерал Федотов, имя которого действует на московских таксистов так же умиротворяюще, как действовало когда-то на разбушевавшихся джиннов и ифритов имя царя Соломона.

Забродов обошел машину и со всеми удобствами расположился на переднем сиденье. Некоторое время он, по-стариковски кряхтя, возился там, пытаясь закинуть ногу на ногу, добился наконец своего, снял шляпу, нахлобучил ее на колено, снял очки, аккуратно сложил дужки и сунул очки в нагрудный карман пиджака.

– А бороду? – неприязненно, как показалось Анне, спросил таксист, запуская двигатель.

– Обижаешь, – ответил Забродов. – Борода натуральная.

– Это хорошо, – вздохнул таксист, выводя машину на дорогу и давая газ. – И форма у нее удобная. Напомни мне потом, чтобы я как следует тебя за нее потаскал.

– Нет времени лучше настоящего, – смиренно произнес Забродов.

Таксист повернул голову и с сомнением посмотрел на его бороду.

– Нет, – сказал он с явным сожалением. – Боюсь увлечься. Надо немного остыть.

Они проехали мимо тяжелого армейского грузовика, который с совершенно покинутым видом стоял на обочине.

Тент, борта и кабина грузовика были разрисованы камуфляжными полосами и пятнами, фары были прикрыты круглыми жестяными колпаками с узкими прорезями. Анне показалось, что эту машину она уже видела.

Таксист взял из гнезда на приборной панели микрофон рации, утопил большим пальцем клавишу тангенты и сказал:

– Матвей, отбой.

– Принял, – прохрипел в рации незнакомый мужской голос.

– А я думал, он на губе, – сказал Забродов.

– Всему свое время, – мстительно пообещал таксист. – А то вы хорошо устроились: один – на дачу, другой – на га уптвахту, а я, значит, за вас вашу кашу расхлебывай… Дудки!

Я тебе сколько раз говорил: хочешь заниматься своими авантюрами – занимайся на здоровье. Сам. А спец.. Гм… – он бросил быстрый взгляд в зеркало заднего вида и поморщился, встретив там удивленный, ничего не понимающий взгляд Анны. – А наших людей в свои дела не втягивай. Им, в отличие от тебя, бежать некуда, они на государевой службе. И мундир наш марать ты не имеешь права, несмотря на свой пенсионный статус.

– Может быть, отложим воспитательную беседу до более удобного момента? – проворчал Забродов. – Не понимаю, чего ты кипятишься. Обычная тренировка на местности. А что до чести мундира… Знаешь, если бы твои ребята засветились, вас всех следовало бы разогнать к чертовой бабушке, чтобы зря государев хлеб не ели. Было бы из-за чего пыль до небес поднимать! Кстати, познакомьтесь. Это Анна.

А этого ворчливого типа зовут Андреем. Ты его не бойся, это он только с виду такой грозный, а на самом деле – мировой мужик.

– Сам ты мужик, – огрызнулся Мещеряков. – Пейзанин недоделанный, авантюрист от ботаники… Здравствуйте, Анна. Вы ведь, кажется, научный сотрудник ботанического сада? Не понимаю, как вас угораздило связаться с маньяком.

– Я тоже, – сдержанно сказала Анна. – Я вообще ничего не понимаю, если хотите знать.

– А никто ничего не понимает, – утешил ее Мещеряков. – Сорокин мне с дачи звонит, считайте, в предынфарктном состоянии – кричит, что мы просто шайка бандитов, что вас повезли убивать и что раз я эту кашу заварил, то мне ее и расхлебывать. Я! Я заварил! Да я вообще ни сном ни духом…

Представляете, Анна, до какой степени я ничего не понял?

Правда, я быстро успокоился. Привык, знаете ли, за столько-то лет.. Стоит где-то появиться Забродову, и все моментально перестают что бы то ни было понимать. Скажи, – почти умоляюще обратился он к Иллариону, – ты когда-нибудь угомонишься?

– А как же, – с готовностью откликнулся тот. – Обязательно. Все будет, как у людей: оркестр, почетный караул, венки, траурные речи, а под занавес, как водится, поминки, плавно переходящие в дискотеку. Этого никто не минует, Андрюха, потому что жить вечно – это неприлично и непорядочно по отношению к окружающим. Им же, наверное, обидно будет! Безобразие, скажут, сколько можно?! Пора бы и честь знать…

– Да ну тебя, – устало отмахнулся от него полковник Мещеряков.

Рация под приборной доской захрипела, закашляла и сказала:

– Первый, я коробочка. Ответьте коробочке, первый!

Мещеряков взял микрофон.

– Первый слушает.

– Куда нам теперь? – спросила рация.

Мещеряков покосился на Иллариона. Тот протянул руку и отобрал у него микрофон.

– Здравствуй, Матвей, – сказал он. – Всем спасибо, пока отдыхайте. Вечерком встретимся здесь же. Ну, примерно там, где вы сейчас стояли. Четырех-пяти человек будет достаточно.

Анна обернулась и увидела позади, метрах в пятидесяти, давешний грузовик. Пятнистый тент хлопал на ветру, выпуклое лобовое стекло весело блестело на солнце, а над кабиной раскачивался ранее не замеченный Анной длинный ус антенны.

– А начальство как на это смотрит? – осторожно осведомилась рация.

Забродов повернулся к Мещерякову.

– Как смотрит на это начальство? – кротко спросил он.

– Один я под трибунал не пойду, – пообещал полковник.

– Начальство смотрит вдаль, – сообщил Забродов в микрофон, – изучает перспективы и строит стратегические планы. Начальству не до нас. Оно только предупреждает, что одно, без нас, под трибунал не пойдет.