им сила нужна… драконы – магические создания. И без источника они стали… слабее? Беззащитней? Послушней? И мельче в конечном итоге. Они не вымерли, но изменились.

– Пока не знаю как, но исправим… – Томас присел рядом и обнял меня. – Но пока… надо идти…

Надо. Я знаю.

Я не устала. Почти. И просто… просто плохо. И знобит, кажется. Томас меня обнял, а все равно знобит. Это от страха. И обиды. И ощущения, что всю жизнь мне врали.

Гордон Эшби. Его жены. История.

Род, славу которого следует хранить… все, если оглянуться, ложь, от первого слова до… и сам Эшби… Понимание настигало, и с каждой секундой мне становилось хуже.

Выходит… Выходит, что все было не так! И раньше, и сейчас. И мистер Эшби, внимательный ко мне, единственный, кто видел во мне человека, был убийцей?

Хладнокровным. Спокойным. И во многом похожим, если подумать, на славного своего предка. Не каждый сможет живьем освежевать дракона. А он это сам делал. Я знаю.

Я всхлипнула и уткнулась в плечо Томаса.

И он ведь Эшби.

А я… я просто случайный человек в большом доме, должно быть, забавный, если со мной сочли нужным возиться. Я ведь не той крови, но… он находил время.

На книги. На разговоры. На то, на что не хватало моих собственных родителей. И теперь я разрываюсь. Я не хочу верить и верю. Я не могу отказаться от того, что было, и не способна принять правду. Я, наверное, схожу с ума. Или уже сошла. И видит Бог, в которого я отказывалась верить, безумие – не самый плохой выход.

Томас обнял меня и, к счастью, этим ограничился. Если бы он стал говорить, что скоро все наладится, что мы непременно одолеем и то, и вот это, и еще те два подвига совершим, я бы послала его в бездну. Но он молчал. И я тоже. И училась дышать наново.

А Ник? Знал ведь… наверняка знал. И молчал. Улыбался в глаза… а сам…

– Идем. – Я вскочила. – Идем, и пусть это закончится…

Глава 33

Томас кипел.

Огонь проклятой воды никуда не делся, он то подступал к горлу, и тогда в голове шумели голоса вдруг оказавшихся благородными предков, кляня его, такого ничтожного, негодного, то расплывался, грозя и вовсе сжечь слишком слабое тело.

Томас не позволит.

Пусть черти дерут таких предков…

…Мальчишка.

…Ничего не понимает.

…Негодный материал. Бракованный. Не стоило связываться с порченой женщиной…

Это про мать?

Порченая? Ах да, в сказках принцессы должны быть девственными. А он, Томас, как есть материал. Не стоило обольщаться. О нем позаботились, но лишь потому, что долг велел. Долг, он такой. И у Томаса появился. Надо же, столько лет прожил свободным, а оказалось, что должен, только не понять, кому и что.

Идти. Стиснуть зубы. Справиться с огнем. Если позволить ему вырваться, Томас сгорит, а вскрытие покажет, что умер он от инсульта. Вполне себе обыкновенная смерть, да…

Огромный зверь остался позади, как и черный камень, в котором мухами застыли человеческие кости. Они почти слились с дальней стеной, но Томас все равно остановился, чтобы пересчитать.

Две дюжины.

Их, в отличие от драконьей шкуры, не удосужились вынести, оставив догнивать. А может, побоявшись, что если убрать мертвых женщин, то дракон восстанет?

С драконами ни в чем нельзя быть уверенным.

– Я вернусь, – сказал он пустым глазницам, что пялились на Томаса.

Их одежды частью истлели, а вот перья в темных космах были целыми, как и сами волосы. У кого-то тронутые сединой, у кого-то темные и гладкие, так напоминающие косу Уны…

– Я вернусь и… постараюсь, чтобы вы обрели покой. – Он приложил руку к груди.

Недостоин высокого имени? Да он и не собирается на него претендовать. У него уже есть одно. Хватит для жизни.

Именно так.

Уна молчала. И вот ее молчание беспокоило Томаса куда больше, чем все недовольство великих предков, которые никак не находили в себе сил заткнуться.

Со своим величием… Возможностями…

Срок жизни… невосприимчивость к болезням… Эшби не страшна была испанка, в городке умерли лишь те, в ком не было ни капли крови… раны… сила… магия.

На хрен.

Лучше испанка, чем безумие любимой женщины. Или невозможность связать свою жизнь с этой женщиной именно потому, что рано или поздно она сойдет с ума.

А драконы замолчали.

Томас слышал их, как слышал и бурю, которая пришла, потому что когда-то равновесие мира было нарушено, а бури – единственное, чем он мог ответить.

Граница.

Тонкая полоса солнечного света, который пробивается откуда-то сверху, разрезая очередную пещеру надвое. Стены ее кажутся серыми, а еще, несмотря на темноту – света слишком мало, – Томас видит всех. Огромного зверя, который, конечно, в разы меньше чудовища, что осталось позади, но все одно несоизмеримо больше человека.

Он черен. И чешуя его отливает характерной стальной синевой. Узкую голову венчают шипы. Змеиная шея изгибается под тяжестью ее. Массивные лапы поддерживают тело, из которого поднимаются крылья. Они полураскрыты, будто зверь пытается защитить всех, кто стоит за ним.

Другого дракона, поменьше. И еще одного. Двух. Десятерых.

Желтые глаза смотрят на Томаса, оценивая и ожидая. Чего?

– Я пришел. – Голос сел, но и малости хватило, чтобы тьма ожила. Замелькали искры, засуетились, спеша расползтись по крыльям драконов.

Не искры – крохотные, с палец, ящерки.

Голова под потолком качнулась. Приветствие?

– И мне нужна твоя помощь. – Томас сделал еще один шаг, с трудом разжав пальцы.

Уне здесь не место. Уна не должна видеть то, что произойдет.

– Думаешь, послушает?

Крохотные ящерки задрожали, поблекли, будто вот-вот погаснут.

– Уже слушают.

И искать ублюдка не придется. Хорошо.

– Уна здесь? Здесь, я вижу… хорошая девочка. Дерри так мне и сказал, что она хорошая девочка, а стало быть, не про мою честь.

Он неловко сполз с валуна, на котором сидел. И положил на камень вялое драконье тельце.

– Скотина. – Уна оттеснила Томаса. – Что ты натворил?

– А что я натворил? Без моей помощи она бы и не вылупилась. Да и всегда слабой была… если бы ты знала, сколько сил нужно, чтобы вырастить своего дракона…

Тяжелый вздох наполнил пещеру запахом серы.

– Я ведь старался… очень старался… из шкуры вон лез, но все равно был недостаточно хорош, чтобы мне дали имя, не говоря уже о большем. На имя плевать, но кусок наследства мне был положен.

Уна сгребла дракона и прижала к груди.

Значит, живой. И может, отогреется… или