27 февраля 1917 года не водилось. А словечки новые? А сам новояз? Все эти слова, которых еще нет, из твоих уст? Во сне ты вообще говоришь на другом русском языке. Или вот мелочь: сейчас несколько тайных фабрик штампуют солнцезащитные очки. Сотнями тысяч штук в месяц, но они все идут на склады. Ты говоришь, что это сюрприз к Олимпиаде. Возможно. Никому кроме тебя идея с очками в голову не пришла. Но ты уверен в успехе. Ты четко ставишь задачи по формам очков и по их устройству. Ты торопишься к Олимпиаде и всё меньше шифруешься. Ты мне лично сделал наброски мужской и, главное, женской спортивной формы сборной Единства на Олимпиаду, ты не фантазируешь, ты знаешь то, что ты хочешь. А такие фасоны сейчас не носят даже близко. И так во всем.

Бывают ли на свете гении? Конечно, но крайне редки гении, которым в голову приходят десятки гениальных идей одновременно. Да, подчиненным ты их отправляешь через десятки подставных людей и контор, но я-то знаю, откуда они берутся. И ещё, дорогой мой муж, гениям приходят идеи, а не готовые проекты. Так не бывает. Кроме того, ты был в курсе о пандемии «американки» настолько точно, что даже знал место и час начала. Ты уже сейчас готовишься к великой засухе 1921–1922 годов и к некоему небесному событию, которое произойдет в мае 1921 года. Как там ты мне говорил? Будут пылать небеса? Откуда тебе это известно? Не кивай на Богородицу, не богохульствуй. У тебя в голове и в деле множество проектов, каждый из которых является прорывным и уникальным. И они отнюдь не из Откровения.

Она помолчала, затем, глубоко вздохнув, подвела итог улик:

– И ты лег под переливание крови для Джованны и Мишки. Это было опасно. Я знаю, что тебя решительно отговаривали, что доктора были в панике, но ты твердо знал, что нужно было сделать. Этого не знает никто, Миша, но ты это знаешь. Откуда ты знаешь слова «иммуноглобулины плазмы». Откуда?

Ну что я мог сказать? Да, поведение моё было довольно странным, не спорю. Витёк вот не проявил желания лечь под иглы, а я проявил. И как-то я расслабился насчет шифровки, особенно дома, это правда. Не могу же двадцать четыре часа в сутки быть под напряжением… Вон, даже, как говорит жена, стал болтать во сне…

Любимая смотрела на меня, сохраняя напряженную улыбку.

– Кто ты, Миша? Признаюсь, меня страшит ответ на этот вопрос, и я долго не решалась тебе его задать. Почему-то вспоминаю выкрики того безумца в Риме, который бросил в нас бомбу и кричал строки из «Откровения Иоанна Богослова», я… Возможно, это глупости, но…

Да, похоже, что я приехал. Прежняя жизнь мне больше не грозит. Какая будет жизнь новая? Будет ли меня любить Маша? Сможет ли? И вообще, что будет с нами и со мной? Поди знай. Ящик Пандоры знаний открыт.

Невесело усмехаюсь.

– Про «Откровение» на мой счет, конечно же, глупости.

Маша уже не улыбалась. Она была готова к прыжку. Не знаю уж, на меня или от меня. Семейная идиллия закончилась. Вот так, просто. И зачем ей это было надо на день своего рождения? Не буди знание, пока оно тихо. Эххх…

Блин, вот как я так прокололся? Слишком расслабился? И правда ли я говорю во сне? Поди знай, ведь я такой примерный семьянин, что кроме Маши и рассказать-то мне об этом некому. Ни одна из любовниц в будущем мне про это не говорила. Ну, мало ли, допустим, что здесь стал бормотать что-то. И что же такого я говорю, что Мостовская с ума бы сошла, по словам Маши?!

Но хочу отметить, что психика у моей любимой жены весьма устойчива. Ведь вот это всё она знает, ну или как минимум подозревает уже далеко не первый день, а возможно, далеко не первый месяц, и лишь сегодня решила расставить точки над «i».

Ох уж эта итальянская школа интриг и умения ждать. Делать вид, что ничего не происходит, и, зная, что любимый человек не пойми кто, улыбаться, целовать, заниматься любовью…

– Скажи, любовь моя, нет ли у нас в округе банальной бутылки водки?

Императрица понимающе улыбнулась и крикнула:

– Люба!

Орлова тут же возникла в поле зрения, приближаясь к нам с метров тридцати. Подойдя, она сделала книксен и поинтересовалась пожеланием своей госпожи.

– Любушка, организуй государю бутылку водки, граненый стакан и соленых огурчиков. Обязательно соленых, не маринованных. Можно ещё грибочков. Да, и черного хлеба с зеленым луком. И салом.

Люба упорхнула, а Маша, глядя на мою отвисшую челюсть, усмехнулась и припечатала:

– Болтать во сне надо меньше! Как ты там говоришь? «Болтун – находка для шпиона?» Заведешь любовниц – помни об этом! И главное, помни о том, что после сам мне про любовниц и расскажешь!

Она победно взглянула на меня и отсалютовала мне бокалом вина. Я наощупь подобрал с земли челюсть, да так, что аж зубы лязгнули. Штирлиц хренов! Ай да Маша…

Смог лишь выдохнуть восхищенно:

– Я тебя люблю.

Маша более спокойно кивнула.

– Я знаю. Надеюсь, что не из-за огурчиков с грибочками.

Ответить я не успел, ибо из дома набежала прислуга и за полминуты не только организовала мне сам столик, но и всё его наполнение. К исходу тридцатой секунды на стол была установлена бутылка водки.

– Прикажете налить, государь?

Усмехаюсь.

– Э, нет, братец, тут уж я сам.

Прислуга упорхнула так же быстро, как и появилась. Последней испарилась Орлова, убедившись, что повелений больше не будет.

Что ж, назвался груздем – лезь в рот. Как-то выруливать нужно было.

Я вскрыл бутылку и щедро налил себе где-то на полстакана. Эх, помирать, так с музыкой! Будь что будет! Стукаюсь краем граненного стакана об изящный бокал жены. Она молча салютует, с интересом глядя на мои манипуляции.

Опрокидываю стакан. Подумаешь, сто граммов водки. Ну, чуть больше. Почти сто пятьдесят. Что я, на фронте такого не пивал? Да сколько угодно. На всяких фронтах и во всяких жизнях.

В голове зашумело. Устал я… Как же я устал… Но соленый огурчик, как ни странно, произвел эффект сугубо тонизирующий, а когда я зажевал уже третий, то всякая ипохондрия улетучилась, осталась лишь некоторая усталость, но не настолько большая, чтобы я был пьян и не отдавал себе в чем-то отчет. Просто расслабился. Наконец-то. За столько дней. За столько лет.

Жую четвертый огурец и смотрю на жену. Она пригубила вино и