– Я связался не с теми людьми. Проиграл за столом и продолжил проигрывать, а затем брать взаймы. Я думал, что смогу выбраться из этой ямы.

– Почему ты просто не остановился?

Джесперу захотелось рассмеяться. Он молил себя, кричал, что пора остановиться!

– Все не так просто. – «В тебе зияет рана». – Не для меня. Я не знаю почему.

Колм сжал пальцами переносицу. Он выглядел таким утомленным – этот мужчина, который мог работать от восхода до заката и ни разу не пожаловаться.

– Зря я позволил тебе покинуть дом.

– Папа…

– Я знал, что ферма не для тебя. Хотел обеспечить тебя чем-то лучшим.

– Тогда почему не отправил меня в Равку? – выпалил Джеспер, прежде чем обдумал свои слова.

Из чашки Колма выплеснулся кофе.

– Это даже не обсуждается.

– Почему?

– Зачем мне отправлять сына в чужую страну, чтобы он сражался и умер в их войнах?

На Джеспера нахлынуло воспоминание – резкое, как пинок осла. У двери вновь стоял пыльный мужчина. С ним была девочка – та, которая выжила благодаря тому, что его мать умерла. Он хотел, чтобы Джеспер пошел с ними.

– Леони – зова. У нее тоже есть дар, – сказал он. – За западной границей живут учителя. Они могли бы тренировать детей.

– У Джеспера нет дара, – ответил Колм.

– Но его мать…

– У него нет дара. Вы не имеете права приходить сюда!

– Вы уверены? Его тестировали?

– Еще раз придете в мой дом, и я сочту это за разрешение засадить пулю вам между глаз. Уходите и забирайте эту девочку. Здесь ни у кого нет дара, и никто его не хочет.

Он захлопнул дверь перед носом пыльного мужчины.

Джеспер помнил, как его отец стоял и с трудом восстанавливал дыхание.

– Чего они хотели, пап?

– Ничего.

– Я зова? – спросил Джеспер. – Гриш?

– Не произноси эти слова в моем доме. Никогда.

– Но…

– Вот что убило твою маму, ты понимаешь? Вот что отняло ее у нас, – его голос звучал свирепо, серые глаза были тверже кварца. – Я не позволю этому забрать и тебя. – Затем его плечи поникли. Когда он заговорил, казалось, что слова вырывали из него силой: – Ты хочешь с ними? Можешь идти. Если это действительно то, чего ты хочешь. Я не буду злиться.

Джесперу было десять. Он представил, как отец останется в одиночестве на ферме, будет ежедневно возвращаться в пустой дом, сидеть один за столом каждый вечер, и никто не приготовит ему даже горелого печенья.

– Нет, – ответил он. – Я не хочу идти с ними. Я останусь с тобой.

Теперь он встал со стула, не в силах и дальше сидеть на месте, и начал мерять шагами комнату. Джесперу казалось, что он не может дышать. Не может больше находиться здесь. Его сердце ныло. Голова болела. Внутри него сплелись чувства вины, любви и негодования, и каждый раз, когда он пытался распутать этот клубок, тот запутывался пуще прежнего. Он стыдился собственных поступков, проблем, которые обрушил на голову отца. Но он также злился. Как он мог злиться на своего папу? Человека, который любил его больше всего на свете, трудившегося, чтобы дать ему все, что он имеет, человека, который готов был в любой день принять на себя пулю, чтобы уберечь его?

«У этого действия не будет эха».

– Я… я придумаю, как искупить вину, пап. Я хочу стать лучшим человеком, лучшим сыном.

– Я не воспитывал тебя азартным игроком, Джеспер. И тем более не преступником.

Парень горько хохотнул.

– Я люблю тебя, папа. Люблю всем своим лживым, воровским, никчемным сердцем, но да, это ты меня таким воспитал.

– Что?! – поперхнулся Колм.

– Ты научил меня врать.

– Чтобы обезопасить тебя.

Джеспер покачал головой.

– У меня был дар. Нужно было позволить мне использовать его.

Колм стукнул кулаком по столу.

– Это не дар, а проклятие! Он бы убил тебя точно так же, как убил твою мать.

Ну и какой прок в правде? Джеспер направился к двери. Если он не уйдет из этого места, то вылезет из собственной шкуры.

– Я все равно умираю, папа. Просто медленно.

Джеспер зашагал по коридору. Он не знал, куда пойти или чем себя занять. Иди в Бочку. Держись подальше от Обруча. Где-то обязательно можно сыграть, просто будь незаметным. Несомненно, никто не обратит внимания на земенца высотой с небольшое честолюбивое дерево и с назначенной наградой за его голову. Ему вспомнились слова Кювея о том, что гриши, которые не использовали свои способности, быстро уставали и часто болели. Физически он не был болен, это правда. Но что, если Матиас прав, и Джеспер страдал от иной болезни? Что, если сила внутри него любила слоняться из стороны в сторону, пытаясь найти выход?

Он прошел мимо открытой двери, но затем вернулся. За белым лакированным роялем в углу сидел Уайлен, вяло нажимая на одну и ту же ноту.

– Мне нравится, – сказал стрелок. – Отличный ритм. Так и хочется пуститься в пляс.

Уайлен поднял взгляд, и Джеспер вальяжно прошел в комнату, беспокойно размахивая руками во все стороны. Обошел помещение кругом, рассматривая интерьеры – фиолетовые шелковые обои со стайками серебряных рыбок, серебряные люстры, шкаф, полный стеклянных кораблей.

– Святые, это место отвратительно.

Уайлен пожал плечами и сыграл еще одну ноту. Джеспер облокотился на рояль.

– Хочешь отсюда выбраться?

Парень взглянул на него с задумчивым видом, а потом кивнул.

Джеспер слегка выпрямился.

– Правда?

Купчик задержал на нем взгляд. Атмосфера в комнате поменялась, словно воздух вдруг стал взрывоопасным.

Уайлен встал со скамьи. Сделал шаг к Джесперу. Его ясные глаза сияли золотом, как мед, пронзенный лучами солнца. Джеспер скучал по их голубизне, по длинным ресницам, спутанным кудряшкам. Но раз уж Уайлену пришлось обернуться в новую упаковку, Джеспер не возражал: и эта ему очень даже нравилась. Да и имело ли это значение, когда Уайлен смотрел на него, склонив голову набок, с легкой улыбкой на губах? Он выглядел почти что… дерзким. Что поменялось? Может, он боялся, что Джеспер не выберется из стычки на Черной Вуали? Или просто радовался, что остался в живых? Если честно, Джесперу было все равно. Он хотел отвлечся, и перед ним была такая возможность.

Улыбка Уайлена стала шире. Брови приподнялись. Если это не было приглашением…

– Ну, к черту, – пробормотал стрелок. Затем преодолел расстояние между ними и взял лицо парня в руки. Двигался намеренно плавно, целовал без напора, еле касаясь его губ, чтобы дать Уайлену шанс отстраниться, если тот захочет. Но он не захотел, а прильнул ближе.