Потеряв аппетит, Люцивар убрал тарелки. Он как раз выливал суп обратно в горшок, когда в кухню осторожно вошел Дым.

«Люцивар?»

Эйрианец поднял вторую тарелку:

– Не хочешь поесть?

Но Дым проигнорировал это предложение.

«Теперь придут плохие сны. Леди больно. Она не разговаривает с нами, не хочет нас видеть. Ей не нужны рядом самцы. Она не ест, не спит, только ходит, ходит, ходит и рычит на нас. Теперь плохие сны, Люцивар».

«И что, плохие сны всегда бывают после подобных визитов?» – спросил мужчина, направив свою мысль от копья к копью.

Дым оскалил клыки, но не зарычал.

«Всегда».

У Люцивара судорожно сжался желудок. Значит, это не заканчивалось, когда она возвращалась из Малого Террилля.

«Как долго они длятся?»

У родства были довольно смутные представления о времени, но Дым, по крайней мере, понимал разницу между днем и ночью.

Волк склонил голову набок.

«Ночь, день, ночь, день… может, еще ночь».

Значит, сегодняшнюю ночь и следующие два дня Джанелль проведет, пытаясь отогнать кошмары, витающие на границе ее сознания, окончательно изматывая и без того обессилевшее тело – до тех пор, пока она не потеряет сознание, поддавшись жестокому истязанию. Ни воды, ни еды, ни отдыха. Какие же сны могут толкнуть молодую женщину на такой жестокий мазохизм?

Он узнал это той же ночью.

Внезапная перемена в дыхании лежащей рядом девушки вырвала Люцивара из легкой дремоты. Приподнявшись на локте, он потянулся было к ее плечу.

«Невозможно разбудить, когда приходят плохие сны».

Дым стоял у изголовья постели. Его глаза в лунном свете отсвечивали красным.

«Почему?»

«Не видит нас. Не узнает. Только сны».

Люцивар чуть слышно выругался. Если каждый звук и любое прикосновение проникало в ее сны…

Тело Джанелль изогнулось туго натянутым луком.

Он взглянул на напряженные, сведенные судорогой мышцы и снова выругался. Утром у нее будет болеть все тело.

Неожиданно напряжение покинуло ее. Девушка без сил опустилась на матрас, извиваясь, постанывая. Ее одежда промокла насквозь от выступившего пота.

Он должен разбудить ее. Если для этого придется макнуть Джанелль в озеро или всю ночь бродить с ней по покрытому росой лугу, он это сделает. Но ее необходимо разбудить.

Люцивар снова протянул руку… и она начала говорить.

Каждое слово было тяжелым ударом. Воспоминания текли и текли…

Склонив голову и вздрагивая всем телом, Люцивар слушал, как она говорит то о Марджане, то с ней. Потом то же самое с Мирол и Ребеккой, Денни и особенно с Розой. Он выслушивал те ужасы, которые довелось видеть и переносить беспомощному ребенку в месте под названием Брайарвуд. Он узнал имена мужчин, причинявших боль ей – и всем остальным девочкам. Он страдал вместе с Джанелль, когда она заново пережила ужас насилия, разорвавший ее физически и раздробивший юный разум, заставивший девочку разорвать связь между телом и духом.

Вновь погрузившись в бездну, которую никто другой не смог бы достичь, она сделала глубокий, неровный вдох, пробормотала имя и затихла.

Он наблюдал за Джанелль еще несколько минут, а затем убедился, что она наконец заснула. Затем Люцивар неверными шагами направился в ванную, где его тихо, но жестоко вырвало.

Кое-как прополоскав рот и утерев губы, Люцивар отправился на кухню и налил в кружку щедрую порцию виски. Затем он вышел обнаженным на крыльцо, позволяя ночному воздуху осушить липкий холодный пот с кожи и медленными глотками потягивая спиртное.

Из хижины вышел Дым и встал так близко, что его мех защекотал лодыжку Люцивара. Два молодых волка жались друг к другу в противоположном углу крыльца.

«Она ничего не помнит, верно?» – спросил Люцивар у Дыма.

«Нет. Тьма милосердна».

Возможно, Джанелль просто не готова сейчас принять эти воспоминания. Он совершенно точно не собирался подталкивать ее к этому. Однако у Люцивара появилось гнетущее ощущение, что наступит день, когда кто-то или что-то неожиданно распахнет эту дверь и ей придется взглянуть в глаза прошлому. Но до этих пор ему придется держать в себе услышанное сегодня. Он надеялся, что Джанелль потом сможет его простить.

Он слышал боль в ее голосе, когда она говорила о людях, причинявших ей боль и страдания. Он слышал боль, когда она говорила о человеке, изнасиловавшем ее.

Но в тот единственный раз, когда она упомянула Деймона, его имя походило на обещание. Оно звучало как нежная ласка.

Смаргивая слезы и пытаясь взять под контроль острое чувство вины, Люцивар одним глотком допил виски и повернулся к двери.

Люцивар устроился на пеньке, который отмечал середину пути их «танцулек». Лето закончилось. Исцеление завершилось. Два дня назад он с успехом одолел Кальдхаронский Поток. Вчера они с Джанелль отправились на Огненные острова, чтобы поиграть с драконятами, жившими там. Эйрианец с радостью провел бы нынешний день, предаваясь блаженной лени, но что-то заставило Джанелль покинуть хижину сразу же после того, как они вернулись сегодня утром, и то, как она избегала отвечать на его расспросы, подсказывало Люцивару, что это каким-то образом связано с ним самим.

Что ж, если не получается заинтересовать котенка клубком, можно спровоцировать взрыв, макнув его в ледяную воду.

– Могла бы, по крайней мере, предупредить меня, Кошка.

Джанелль взъерошилась:

– Я же говорила тебе, что нужно следить за углом полета, когда ты пытался разбить ту волну! – Ее взгляд метнулся к правому боку Люцивара. Джанелль нахмурилась и с беспокойством прикусила нижнюю губу. – Люцивар, этот синяк выглядит просто ужасно. Ты уверен, что…

– Я говорил не о волне, – стиснув зубы, произнес тот. – Я имел в виду вязь-ягоды!

– О! – Джанелль опустилась на землю рядом с пеньком и искоса взглянула на Люцивара. – Видишь ли, мне казалось, что название говорит само за себя, предупреждая, что их не следует даже пробовать…

– Мне захотелось пить, а ты утверждала, что они очень сочные!

– Так и есть, – вполне оправданно напомнила Джанелль, и Люцивар испытал почти непреодолимое искушение ее выпороть. – Должна сказать, звуки, которые ты издавал, произвели на драконов большое впечатление. Они спрашивали, что значат твои вопли – заявление права на часть земли или же призыв, обращенный к самке.

Люцивар содрогнулся, вспомнив, что именно ощутил, вонзив зубы в этот фрукт с говорящим названием. Сочные, да уж. Когда он укусил эту, с позволения сказать, ягодку, его рот наполнился удивительно сладкой жидкостью, а в следующее мгновение она начала вязать так, что у Люцивара намертво свело челюсти и перемкнуло горло. Верховный Князь неблагородно топал ногами и нечленораздельно мычал, поэтому в целом понимал, почему драконы сочли, будто он пытается показать им сцены из эйрианского бытового уклада. Хуже того, они на протяжении всего этого проклятого представления с удовольствием жевали эти чертовы вязь-ягоды, а Джанелль осторожно покусывала кожицу и широко раскрытыми глазами наблюдала за мучающимся другом.