и во многих женщинах Возрождения, пусть даже ни одна из них не имела повода проявить свой героизм. В Изабелле Гонзага (с. 35 сл.) эти черты проступают с полной очевидностью.

И уж конечно женщины такого рода были без какого-либо вреда для общественной морали вполне способны на то, чтобы позволить рассказывать в своем кругу новеллы, подобные собранным у Банделло, поскольку духом, господствующим в этом обществе, была не нынешняя женственность, т. е. уважительное отношение к определенным предварительным условиям, интуициям и таинствам, но сознание напряжения и красоты, а также опасной, заряженной роковыми случайностями современности. Поэтому рядом с самыми пристойными формами общежития имеет место нечто такое, что представляется нашему столетию бесстыдством[783], поскольку мы просто не в состоянии представить себе соответствующий противовес, который являла собой полная мощи личность господствующей в обществе итальянки того времени.

Само собой разумеется, даже собрав все трактаты и диалоги, мы не получим определенного утверждения, подобного только что нами высказанному, с какой бы живостью ни обсуждались здесь положение и способности женщин, а также любовь.

Чего, вообще говоря, недоставало этому обществу, так это первоцвета юных девушек[784], которых совершенно неукоснительно держали в удалении также и в том случае, когда они воспитывались не в монастыре. Трудно сказать, вызывалась ли свобода в речах отсутствием при них девушек или же, напротив, это девушки не допускались к тому, чтобы их слушать, из-за раскованности разговора.

Общение с блудницами в некоторых случаях, кажется, также достигает здесь расцвета, словно стремились возобновить отношения древних афинян с их гетерами. Знаменитая римская куртизанка Империя была женщина незаурядного духа и образованности, у некоего Доминико Кампана она научилась складывать сонеты, занималась также и музыкой[785]. Прекрасная Изабелла де Луна, испанка по происхождению, считалась по меньшей мере чрезвычайно занимательной, но помимо этого являла собой удивительное соединение добродушия и в высшей степени дерзкой язвительности[786]. В Милане Банделло знавал величественную Катерину ди Сан Чельсо[787], которая великолепно играла, пела и декламировала стихи. И так далее. Все говорит о том, что знаменитые и духовно обогащенные люди, посещавшие этих дам, а подчас с ними жившие, предъявляли к ним запросы также и духовного характера. Отсюда ясно, что с наиболее славными из куртизанок обращались с величайшим почтением, и даже в случае разрыва связи с такой женщиной мужчина прикладывал усилия, чтобы у нее сохранилось хорошее о нем мнение[788], поскольку былая страсть оставляла по себе неизгладимое впечатление. Однако если говорить в целом, такое общество все же невозможно в духовном отношении поставить на один уровень с дозволенными, официально признанными формами общения, и следы, оставленные им по себе в поэзии и литературе, носят все же преимущественно скандальный характер. Мы совершенно справедливо удивляемся, когда узнаем, что среди 6800 лиц, принадлежавших к данной категории, обитавших в Риме в 1490 г. (т. е. до прихода сифилиса)[789], не было ни одной женщины высоких духовных качеств и выдающегося таланта. Те, кого мы назвали выше, принадлежат к последующему времени. Образ жизни, мораль и философия публичных женщин, а именно стремительная смена пристрастий, корыстолюбие и глубокая страстность, так же как лицемерие и дьявольское коварство у некоторых из них в более зрелом возрасте, лучше всего изображены Джиральди{444} в новеллах, составляющих введение к его «Экатоммити». Пьетро Аретино в своих «Ragionamenti»{445}, напротив, рисует скорее свой собственный внутренний мир, нежели внутренний мир того обездоленного класса, которым на самом деле были эти женщины.

Любовниц правителей, как уже было сказано выше при обсуждении княжеской власти (с. 42), изображали в своих произведениях поэты и художники, благодаря чему они становились известны как своим современникам, так и последующим поколениям. В то же время от Алисы Перрье, Клары Деттин (любовницы Фридриха Победоносного{446}) до нас дошли одни только имена, а что до Агнес Сорель{447}, то о ней существует любовная легенда, скорее вымышленная, нежели истинная. Совершенно по-другому обстояло дело с возлюбленными королей эпохи Возрождения, Франциска I{448} и Генриха II{449}.

* * *

После общественной жизни нам следует бросить взгляд также и на домашний уклад, характерный для Возрождения. Обычно склонны рассматривать итальянцев того времени как людей совершенно потерянных для семейной жизни вследствие преобладавшего в обществе падения нравов. Данная сторона вопроса будет рассмотрена в следующей главе. Теперь же достаточно будет указать, что супружеская неверность в Италии имела для семьи далеко не столь разрушительные последствия, как это было на Севере — если только при этом не преступали определенные границы.

Домашний уклад нашего средневековья был продуктом господствовавших в обществе народных обычаев или же, если угодно, высшим продуктом естественного развития, основанным на побудительных мотивах развития народа, а также воздействии образа жизни в зависимости от сословия и состояния. Рыцарство в эпоху своего расцвета совершенно игнорировало быт: жизнь рыцаря протекала в беспрерывных переездах от одного двора к другому и в войнах. Рыцарское преклонение принадлежало исключительно посторонним женщинам, а не супругам, происходящее дома же, в собственном замке их не занимало. Возрождение впервые совершает попытку сознательно упорядочить также и домашний уклад, создать из него произведение искусства. Помощь в этом оказывало чрезвычайно высокое развитие хозяйства (с. 58) и рациональное его построение, но решающим фактором оставалась рассудочная рефлексия относительно всех вопросов совместного проживания, воспитания, организации и обслуживания.

Драгоценным свидетельством этого является принадлежащий Аньоло Пандольфини диалог о ведении домашнего хозяйства[790]. Отец обращается к своим ставшим взрослыми сыновьям и посвящает их во все детали своей деятельности. Мы наблюдаем крупное, богатое домашнее хозяйство, которое, благодаря разумной экономности и умеренности, сулит счастье и благополучие многим последующим поколениям. Основу всего составляет значительных размеров поместье, продуктами которого питается весь дом, а с поместьем соединяется промышленное производство, будь то шелковая или же шерстяная мануфактура. Как жилье, так и питание здесь в высшей степени основательны: все относящееся к домашнему устройству и обстановке должно быть большого размера, прочно и дорого, повседневная жизнь, протекающая же в этих рамках, должна быть возможно более простой. Все дополнительные траты, начиная с огромных расходов на представительство, которых требует фамильное достоинство, и до карманных денег младших сыновей, определяются на совершенно разумных, никак не случайных основаниях. Самым же важным моментом является воспитание, которое глава семейства осуществляет не просто в отношении детей, но всего дома в целом. Сначала он воспитывает свою супругу, превращая ее из робкой, выросшей в предусмотрительной изоляции девушки в уверенную распорядительницу слуг, настоящую хозяйку дома. Затем глава семейства воспитывает