– Ваш муж вообще очень умен, – сообщил ей Мешаб. – Теперь я в любом месте могу проложить такой туннель, но я никогда не смогу предвидеть такое множество мелких проблем… – Он засмеялся. – Я говорю то, чего вам знать не стоит, – добавил Мешаб.

– Когда ты вернешься в Моав, то твоя семья…

– Моя жена и дети были убиты во время налета евреев. Поэтому я так отчаянно и дрался. Я удивлен, что ваши люди оставили меня в живых. Вы помните, что когда генерал Амрам увидел меня… – Он обратил внимание, что Керит стыдливо зарделась, когда он упомянул имя еврейского генерала, и вспомнил, какое презрение он испытал к ней, подумав, что она вступила в какие-то отношения с гостем. Но Мешаб промолчал. За свои сорок восемь лет он много что повидал в жизни. Он уяснил, что среди горячих евреев почти нет семьи, которая за годы совместной жизни не испытала бы взрыва бурных эмоций; истории, которые люди рассказывали по ночам о жизни своих предков, о деяниях в юности царя Саула или царя Давида, достаточно полно характеризовали евреев. Они были живым и изменчивым народом, ускользавшим из рук, как живое серебро, их никогда нельзя было понять до конца, и если хорошенькая жена Удода закрутила какой-то роман с генералом Амрамом, то пусть это останется ее тайной. Теперь между Керити Удодом царили мир и покой, и они оба ему нравились.

– Ты думаешь, что когда туннель будет закончен… – Керит остановилась. – Тогда ты станешь свободным человеком и сможешь вернуться в Моав. А вот Удод… Как ты думаешь, его пригласят в Иерусалим?

Вот, значит, в чем было дело! Мешаб понял, что произошло. Керит мечтала перебраться в столицу. Почему? Потому ли, что в Иерусалима принимаются все решения и там живут все значительные мужчины и женщины? Она искала расположения генерала Амрама в надежде, что удовлетворит ее желания, но тот погиб в бою, и ее планам пришел ко нец. Высокий моавитянин усмехнулся. Нет ничего серьезного в том, что женщина хочет быть там, где еще не была, не стоит ее и постоянно порицать, если она старается удовлетворить амбиции свои и мужа единственным практичным способом, который имеется в ее распоряжении. Ему всегда нравилась эта симпатичная еврейская женщина, и теперь он стал ценить ее еще больше – правда, с оттенком иронического снисхождения.

– Почему ты улыбаешься? – спросила она.

– Вы во многом напомнили мне меня самого, – сказал он.

– Я?

– Мальчиком я мечтал увидеть другие страны. Пустыни Моава очень унылы, и в снах я видел Египет, или море, или Иерусалим, столицу иевусеев. И наконец мне довелось увидеть Иерусалим.

– В самом деле? – с волнением спросила Керит, перегибаясь через низкий столик.

– Да. В дождливый день я поднялся по склону холма. На шее у меня ярмо, и, если бы царь узнал, кто я такой, меня бы ждала смерть. Я увидел Иерусалим. Будьте осторожны, Керит, – как бы и вам не увидеть его таким же образом.

– То есть ты хочешь сказать, что мне не стоит мечтать о таких вещах?

– Я говорю, что после того, как с рабским ярмом на шее я увидел Иерусалим, то понял, что если бы и вторая часть моих снов стала явью, то я увидел бы море лишь как скованный цепями раб на каком-нибудь финикийском корабле. Иерусалим можно увидеть в любой момент. Все зависит от того, какое ярмо ты готов возложить на себя.

– Посмотрим. Это зависит только от меня, – сказала Керит.

На третий вечер Мешаб снова получил приглашение к ужину в передней половине дома. То же повторялось и все последующие вечера. Они о многом говорили с Керит, и он все отчетливее понимал, что она исключительно умна. Некоторые из ее случайных замечаний в адрес генерала Амрама – о его высокомерии, о тщеславии, с которым он рассказывал о победах над безоружными племенами, – привели его к мысли, что теперь она может трезво и честно оценивать свои прежние действия, какими бы они ни были. Но в то же время он не сомневался, что, если в Макоре появится человек с более мечтательным отношением к действительности, он конечно же завоюет эту женщину, потому что жизнь ее в Макоре была скучна и однообразна. Он предполагал, что она устала и от своего добродушного мужа.

– Если Бетшебе, жене Давида, удастся сделать Соломона вашим следующим царем, – сказал он ей на четвертый вечер, – то можно предположить, что он попытается отстроить Иерусалим так, чтобы город стал соперником Тира и Ниневии. И я убежден, что такой хороший строитель, как Удод, встретит там самый теплый прием.

– А ты? – молящим голосом спросила она и, помолчав, перевела разговор на Моав, расспрашивая Мешаба, похожа ли там жизнь на бытие Макора. Он описал ей прекрасные горные долины, что лежат к востоку от Мертвого моря.

– – Мы всегда воевали с евреями, – объяснил он, – и я уверен, что так будет и дальше. – Он рассказал ей волнующую историю о своей землячке Руфи, которая покинула Моав, чтобы стать женой еврея. – Она стала прапрабабушкой вашего царя Давида, – добавил он.

– Я этого не знала, – сказала Керит, откидывая голову, словно пытаясь воочию увидеть эту невероятную историю.

– Так что на самом деле царь Давид – моавитянин, – сказал Мешаб, – и в то же время наш самый жестокий враг.

– Давид? Жестокий? – Раб говорил о ее царе с неприкрытым пренебрежением, и она оскорбилась.

– Разве вы не слышали? Когда он впервые одержал верх над моа-витянами, то поставил всех пленников на колени перед ним прямо на поле битвы и заставил рассчитаться на первый-второй-третий. Каждый человек получил свой номер.

– И что потом?

– А потом среди нас, безоружных, появились его солдаты, и все пленники, которым выпали первые и вторые номера, были перебиты.

Помолчав, Керит спросила с неприкрытым ужасом:

– А тебе выпал третий?

– Нет. Я был вторым, но, когда солдат уже хотел нанести мне удар мечом, Давид остановил его и осведомился: «Не тот ли это Мешаб, вождь моавитян?» И, убедившись, что это я, сказал: «Он не будет убит. Он отважен и станет моим генералом», после чего спросил: «Признаешь ли ты Яхве, чтобы стать свободным?», а я ответил: «Я жил и умру с Баалом». Его лицо потемнело от ярости, и я подумал, что теперь-то он прикончит меня, но он лишь скрипнул зубами и бросил: «Не важно. Он смельчак. Освободите его». Получив свободу, я собрал своих разгромленных соплеменников и совершил отчаянный налет на вражеский лагерь. Я пытался прорваться к шатрам еврейских генералов. Вот тогда-то я и убил брата Амрама.

– В тот первый день Амрам сказал, что тогда хотел убить тебя собственными руками. Почему же он этого не сделал?

– Потому что Давид еще раз спас меня. И вместо смерти Амрам обрек меня на рабство.

Вздохнув, она сменила тему разговора:

– На другой день правитель сказал, что Давид может прибыть на север посмотреть на вашу систему. Скажи мне, есть ли шанс, что он возьмет Удода с собой на юг?

– Возможно. – Моавитянин хотел как-то успокоить эту нетерпеливую женщину, но в голове у него была лишь одна мысль: не стоит томиться по Иерусалиму, который станет для тебя ярмом на шее.