— Твое зло пришло из ниоткуда, туда оно и ушло.

Красные Мокасины медленно покачал головой:

— Нет, мое зло со мной, где-то здесь, рядом, оно не исчезло. Осталось все до последней капельки, вот только… стало другим. И силы, которые призвали это зло войти в меня, не ушли, и в этом мое истинное проклятие.

— Но есть силы, которые притянули меня к тебе. Они тоже ушли?

Красные Мокасины посмотрел ей в лицо — гордое, дерзкое.

— Нет, — сказал он. — Я по-прежнему люблю тебя.

— Тогда будь моим мужчиной. Прими свою судьбу, и давай жить дальше.

— Ты все еще хочешь отомстить за свой народ?

— Нет, я хочу просто жить.

Он долго смотрел на нее, стараясь забыть, кем он был, забыть все, что он видел и чувствовал. Он не знал, сможет ли он когда-нибудь объяснить, как трудно, однажды став богом, вернуться в человеческие пределы. Это и было его главной бедой. Часть его оставалась накрепко связанной с тем, что он потерял, не важно, насколько губительным оно было.

Он не может объяснить этого сейчас, и в будущем не сможет.

— Я знаю одно место, — сказал он, — возле Кови Чито. В этом месте, если человек умел посадить кукурузу, то он умел и вырастить урожай.

Глядя в огонь, Горе кивнула:

— Я бы хотела посмотреть это место.

* * *

— Князь Голицын, рада вас видеть, — сказала Адриана.

Заросший трехдневной щетиной князь пронзил ее злобным взглядом. Одна рука у него была перевязана, — вероятно, результат дуэли с доном Педро, произошедшей после падения воздушного корабля Франклина и колеса Иезекииля. По словам очевидцев, дуэль закончилась быстро.

— Митрополит, — Адриана кивнула архиерею.

Он выглядел сильно похудевшим с момента их последней встречи.

Адриана обошла приветствием Сведенборга, чьи глаза были устремлены куда-то в иные миры. Что он там видел, она не знала, и узнать это ей было уже не суждено. Ее способности познавать физический мир ограничивались теперь пятью чувствами, присущими каждому человеку.

— Не надо лишних церемоний, дьявольское отродье, — зло бросил Голицын. — Милосердия я от тебя не жду.

— Я пригласила вас не для того, чтобы вести разговор о милосердии, — спокойно ответила Адриана. — Важнее поговорить о России.

— Это не ваша забота. Россией правят Голицыны и Долгорукие.

— Возможно, это далеко не так. Многие из тех солдат, которых вы обманом заставили воевать против законного императора Петра и на которых затем вы направили машину тьмы, остались в живых. Они не питают к вам особой любви, и по возвращении в Россию им есть о чем рассказать.

— Как вы собираетесь возвращаться в Россию? У вас больше нет воздушных кораблей, нет…

— Моря и океаны остались, равно как и корабли, — вмешался в разговор чей-то женский голос. Все повернулись и увидели Елизавету. Она была в простом темно-зеленом манто. — Мы уже приступили к строительству кораблей. Как и мой отец, я строю их своими собственными руками. Мы обязательно вернемся в Россию, князь Голицын. Это я вам обещаю.

— А от меня вам что нужно?

— Письмо, адресованное Голицыным, в котором вы признаетесь в совершенных вами злодеяниях и излагаете истинное положение дел.

— Вернувшись в Россию, я сам лично им все расскажу.

Адриана откинулась в паланкине. Разговор вела Елизавета, и это у нее неплохо получалось.

— Князь Голицын, вы предали моего отца, вы пытались убить регента, вели незаконную, несправедливую войну, которую, должна заметить, вы проиграли, кроме того, вы покушались на мою жизнь и жизнь моих друзей. Я уверена, в Россию вы не вернетесь.

Голицын высокомерно поднял голову:

— В таком случае и письмо писать незачем.

— Вы его напишете ради своего собственного спасения. Если вы этого не сделаете, я прикажу запороть вас до смерти. Или лучше отдам вас индейцам, вашим недавним союзникам, они жаждут вашей крови, попробуете на своей шкуре их изысканные пытки. Но если вы напишете письмо со всеми печальными подробностями и с глубоким раскаянием, мы преподнесем его так, будто оно было написано на смертном одре героем, отдавшим свою жизнь за императора. А вы останетесь жить здесь, в довольно комфортных условиях, узником, но — живым.

— А что же будет со мной?! — возопил митрополит. — Как и все, я был обманут. Я и представить не мог, что император жив, все это время князь лгал мне.

— Я всегда считала, что вы — жертва обмана, — солгала Елизавета. — И при определенных условиях вы вернетесь со мной в Россию и поможете мне преобразовать страну и умиротворить народ. Русский народ нуждается в вере.

Митрополит поспешно кивнул:

— Конечно, конечно, я рад служить вам и русскому народу.

— Ну что, князь?

— Полагаю, вы намереваетесь отнять трон у своей кузины?

— Именно. По праву наследования он принадлежит мне, а не ей. Кроме того, я намерена укрепить сенат, сделать его действенным органом управления. Возможно, Голицыны получат там место, и это во многом зависит от вашего решения, которое вы должны принять сейчас.

Голицын со вздохом кивнул:

— Вы весьма великодушны, если все будет так, как вы обещаете. Полагаю, мы сможем подписать обоюдное соглашение, заверенное третьим лицом — королем Филиппом.

— Разумеется. Но предупреждаю вас, князь, встанете у меня на пути — пожалеете, что моего отца нет в живых. Даже он был бы к вам более милосерден. — Елизавета улыбнулась. — И все-таки разговор свелся к милосердию.

Когда пленников увели, Елизавета подошла к Адриане.

— Вы прекрасно держались… императрица, — сказала Адриана.

— Я еще не стала императрицей. Но разве нет другого человека, кто мог бы претендовать на этот титул?

— Ты имеешь в виду меня? — спросила Адриана. — Нет, у меня нет на то ни права, ни желания. Ты будешь очень хорошей императрицей. Когда-то я этого себе и представить не могла.

— Всем этим я обязана вам, мадемуазель. Вы показали мне, какой сильной может быть женщина. Я этого никогда не забуду. — Елизавета вдруг погрустнела. — Вы поедете со мной? Вы поможете мне?

Адриана покачала головой:

— Я чувствую, мое место здесь. Но я верю в тебя, Елизавета. В тебе сила отца, и армия тебя просто боготворит. Если тебе потребуется моя помощь, я с радостью окажу ее тебе. Но я не смогу жить в Санкт-Петербурге. Это не мой дом.

— А что вы будете делать здесь?

Адриана улыбнулась и пожала плечами:

— Найду чем заняться.

Они обнялись, и вопреки всему Адриана помимо надежды почувствовала волнение. Она так много потеряла, скорбь, и печаль не скоро ее оставят. Но сейчас впервые она увидела, как много она приобрела. И, наконец, после стольких лет скитаний, она нашла… нашла третий путь. Свой путь.