О, хватит меня подбадривать… внушать мне, что я ни в чем не виновата. Я не собираюсь следовать новой американской традиции, по которой принято отрицать свою вину. Я виновата. Очень, очень виновата.

Миртазапин действительно помог мне уснуть, и я поведала сестре Рейнир, что под действием препарата начинаю воспринимать какие-то вещи менее остро.

— Хотите сказать, что уже почувствовали себя получше? — спросила она примерно через неделю после того, как я начала принимать препарат.

Я догадалась, что вопрос с подвохом. Антидепрессантам требуется время, минимум несколько недель, чтобы включиться в обмен веществ и начать воздействие на мозг. Вырубали они меня исправно, но я сознавала: ждать какого-то серьезного эффекта пока рано. Поэтому лучше не возбуждать подозрений, не провозглашать, что я нахожусь в согласии с собой, и не нести подобную фармакологическую белиберду в стиле Полианны. Лучше выразиться обтекаемо: «От таблеток я хорошо сплю. Но заторможенной себя не чувствую».

Сестра Рейнир поддалась на эту уловку. Ею было одобрено и мое решение начать прогуливаться по отделению с помощью ходунков, и мои встречи с врачами. Я по-прежнему оставалась единственной пациенткой в психотделении. Хотя мне была предоставлена возможность пользоваться телевизором, я выбрала в качестве компании радиоприемник и постоянно слушала местные программы национального радио. Обследовала я и скромные ресурсы больничной библиотеки. Неожиданно для себя я все-таки обнаружила сотню или около того книг, меня заинтересовавших. Например, потрепанный томик Грэма Грина «Суть дела» — этот роман произвел на меня глубокое впечатление, когда я читала его в первый раз, лет восемь назад. Правда, я не знала, под силу ли мне будет сейчас справиться с мотивами потери, расставания и с повторяющимися воспоминаниями об умершем близком человеке. Все равно я твердо решила перечитать его, стараясь больше концентрироваться на точном и образном языке Грина, его невероятной легкости и тонком понимании того, что все мы обречены на страдания из-за своих эмоциональных порывов и потребности во что бы то ни стало подавлять других. Книга ободрила меня, как ободряют нас все хорошие литературные произведения, еще раз продемонстрировав мне, что все в этом мире несовершенно и преходяще, а все мы просто заложники вечности, отчаянно пытающиеся навести порядок в своей хаотичной жизни.

— Ну что, может, вернемся к тому несчастному случаю в Кембридже? — спросила доктор Айрленд в нашу следующую встречу.

— Не хотелось бы.

— Я не сомневаюсь, что вы этого не хотите. Но было бы полезно — для нашей совместной работы, — чтобы вы рассказали мне, что именно произошло.

Я колебалась.

— Пока слишком рано, — произнесла я в конце концов.

— А думаете, подходящий момент когда-нибудь настанет? Я не жду от вас долгого, подробного рассказа, Джейн. Только самое простое, краткое описание того, что же случилось в то январское утро пять недель назад.

Я уставилась в пол. Это не было позой, я не била на эффект. Мне трудно было собраться, заставиться себя вновь проиграть все те события в мыслях, и это при том, что мой мозг ни на миг не переставал возвращаться к ним. Но говорить о них? Облечь в слова, придать им форму повествования? Это уж слишком.

— Пожалуйста… — прошептала я.

— Пусть это будет совсем коротко. Только расскажите мне.

И тогда я набрала полные легкие воздуха, потом выдохнула и заговорила. Мой рассказ длился, наверное, всего две или три минуты. Но я прошла через это и добралась до того момента в больнице, когда мне сказали…

— А потом? — спросила доктор Айрленд.

— Потом я потеряла над собой контроль.

— Даже несмотря на то, что все отметили вашу собранность и ваше мужество в последующие недели.

— Я действовала на автопилоте. И пыталась делать вид, что…

— Что?

— Что могу с этим справиться.

— Когда вы осознали, что это вам не под силу?

— Я понимала это с самого начала. Но продолжала твердить себе: надо как-то суметь вернуться к нормальной жизни. Вернись на работу. Веди занятия. Проверяй домашние задания. Проводи консультации со студентами. И тогда в конце концов… в конце концов…

— В конце концов… что?

— В конце концов… сумеешь как-то это преодолеть.

— Почему так важно «преодолеть»?

— А вы как думаете? Мне казалось, что, преодолев, я как-нибудь смогу выплыть.

— Даже несмотря на то, что чувствовали, как теряете контроль над собой?

— Даже несмотря на то, что голова раскалывалась и меня постоянно терзала мысль, что я больше не в силах выносить эту муку.

— Но тогда у вас не возникало мыслей о самоубийстве?

— Как раз тогда я начала думать об этом.

— Что вас останавливало?

— Трусость.

— Но когда перед вами вдруг снова появилась Адриенна Клегг с вашим бывшим?

— То происшествие… я была вне себя от бешенства.

— Представляю. Расскажите мне, не возражаете?

— Возражаю.

— Я понимаю, это воспоминание не из тех, которые приятно воскрешать в памяти. И все же это полезно для вас, это нужно…

Я подняла руку, как уличный регулировщик, останавливающий движение. И стала рассказывать. Как и прежде, я придерживалась только фактов, стараясь покончить во всем этим как можно скорее. Доктор Айрленд не прерывала меня, пока я не добралась до того момента, когда после нападения выбежала на улицу.

— Вы представляли себе хоть приблизительно, что будете делать дальше?

— Нет. Я действовала совершенно спонтанно, это относится и к самому нападению. Потом я бежала по улице куда глаза глядят… ехала в такси — не помню, как его поймала. Через десять минут мы были возле моего дома в Соммервиле. Я бегом поднялась в квартиру, покидала барахло в дорожную сумку…

— Включая весь запас зопиклона…

— Включая мой паспорт, ноутбук, смену белья и одежды… сколько сумела втиснуть в сумку… да, таблетки тоже. Я засунула все это в свою машину. Завела мотор. И дала деру. Собственно, это не совсем точное выражение. Я ехала спокойно, не превышая установленной скорости. Вела машину ровно, не привлекая к себе внимания…

— Потому что думали…

— Думала, что уже объявлен розыск и всем постам разосланы мои данные. Думала, что если остановлюсь где-то на ночь, то меня выследят и схватят. Поэтому… я просто ехала.

— Расскажите подробно, где вы проезжали.

— Везде.

— По какой дороге вы ехали сначала?

— По шоссе девяносто.

— По федеральной автотрассе девяносто?

— Именно. Я ехала только по федеральным дорогам. А останавливалась только в небольших семейных гостиницах, платила наличными, регистрировалась под вымышленными именами, почти не спала.