Все помнят о том, что именно этот человек стал в самые первые месяцы перестройки инициатором введения «полусухого закона», что он требовал суровых наказаний для тех, кто этот закон нарушал, что с его подачи у нас появилось, правда ненадолго, Всесоюзное общество трезвости. Борьбу с зеленым змием он начал, еще будучи руководителем Томской области. Водка в областном центре продавалась только два раза в неделю по три часа после обеда.

И ведь по большому счету Егор Кузьмич был прав, когда ратовал за трезвый образ жизни, за физкультуру и спорт, за крепкую советскую семью…

Только не учел он одного: то, что еще могло как-то сработать в масштабах одной маленькой области, буксовало, не получалось, встречало сопротивление в масштабах огромной и непутевой страны. Хорошо бы отучить людей от чрезмерного потребления алкоголя, только ведь пили не всегда от того, что были зависимы, пили от неуюта, от того, что нечем себя занять, от окружающего тотального вранья, от того, что люди ощущали себя, по сути, крепостными у советской власти.

«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек», — красивая была песня, но лишенная всякого смысла.

Когда однажды, в бытность Лигачева хозяином Томской области, туда приехал с коротким визитом президент Академии наук А. П. Александров, первый секретарь вечером пригласил его на товарищеский ужин. Уже прослышавший о порядках, царивших в этой вотчине, Александров сурово оглядел безалкогольный стол и молвил своему помощнику:

— Пойди и принеси из моего багажа бутылку водки. От Лигачева, все знают, не дождешься.

«Пришлось угостить», — улыбнулся, вспомнив об этом эпизоде, Лигачев[198].

Еще, если писать портрет Егора Кузьмича, надо отметить его совершеннейшее бескорыстие, нетерпимость ко всякого рода подаркам. Он даже мелкие сувениры типа безобидных значков или брелоков отвергал категорически.

Когда ему в Академии общественных наук предложили скромный гонорар за прочитанную им лекцию (это была обычная практика, и никто никогда против нее не возражал), Егор Кузьмич пришел в бешенство. И не только сам отказался от честно заработанных денег, но впредь строжайше запретил подобные выплаты всем работникам аппарата ЦК, выступавшим с лекциями в АОН. Поведавший об этом А. С. Черняев добавляет: «Жену свою круто поставил на место, когда она попыталась воспользоваться его положением»[199].

Сам Егор Кузьмич так объяснял свою принципиальность: «За любую услугу, если она была позарез необходима, я непременно выкладывал деньги, а подарки, вручаемые под видом сувениров, попросту возвращал. Это мое твердое жизненное правило, железная, непоколебимая позиция. Все, кто со мной работал в Новосибирской и Томской областях, хорошо ее знали, а потому не осложняли со мной отношений, никогда не пытались добиваться расположения услугами и подношениями — это дало бы обратный эффект. Да и мне было проще: никому не обязан, а это — гарантия независимости. Не сошел я с этой позиции и в Москве, хотя здесь сохранять независимость и не попадаться на ловкие крючки мастеров преподношений стало куда сложнее, чем в Сибири. К тому же мой характер не сразу узнали»[200].

И далее Егор Кузьмич вспоминает эпизод, случившийся с ним летом 1983 года, когда он стал заведующим Организационно-партийным отделом, то есть главным кадровиком ЦК. Будучи в командировке в Киеве, он в разговоре с тамошними партийцами случайно обронил фразу: мол, переехали в Москву из Томска, а квартира пуста, имущества никакого не нажили. И вот, вернувшись из командировки, получает багаж из Киева — там радиоаппаратура, столовые приборы, скатерти… Так своеобразно местные товарищи отреагировали на его реплику.

Возмущенный зав. Отделом ЦК немедля распорядился отправить все это под опись в Киев, а сам позвонил главному украинскому коммунисту В. В. Щербицкому и заявил ему, что расценивает такую посылку с берегов Днепра как личное оскорбление. Конечно, при этом Лигачев грубо нарушал принятую субординацию, ведь он не был тогда даже секретарем ЦК, а Щербицкий ходил в ранге члена ПБ, но Владимир Васильевич знал, чей выдвиженец ему звонит (генсека Андропова!), и потому счел за лучшее пообещать «разобраться и наказать виновных».

Я не случайно делаю акцент на этом качестве Е. К. Лигачева. Увы, в те годы значительная часть партийно-советской верхушки погрязла в коррупции. Подарки и откровенные взятки стали делом обычным. Что-то затем всплыло наружу, получило огласку, например, коллекция автомобилей Л. И. Брежнева или собрание картин министра внутренних дел Н. А. Щелокова. Что-то осталось в тени: к примеру, все знали, что министр иностранных дел А. А. Громыко на пару с женой откровенно обирает своих дипломатов, там у них любое серьезное кадровое назначение имело свою цену. Все знали, но помалкивали — Громыко так и остался в истории незапятнанным «выдающимся деятелем»[201].

Лигачев, конечно, выглядел в глазах других чиновников высокого ранга «белой вороной». Он и сам это понимал: «Я все чаще стал замечать, что мое категоричное отрицание любых подношений кое-кого раздражает, оно как бы колет им глаз, для этих людей я — чужак»[202].

12 мая 1989 года следователь Генпрокуратуры Н. В. Иванов, выступая по телевидению, обвинил Лигачева в получении взяток. До сих пор так и не ясно, с какой целью он пошел на эту явную ложь. Егор Кузьмич и взятки? Да легче было Иисуса Христа заподозрить в грехопадении.

Яковлев, выступая год спустя перед строителями Московского метро, тоже был категоричен: «Никакой он не взяточник. Это чепуха. Он не может быть взяточником даже по своим личным качествам. Конечно, у него, как и у всех нас, есть своя концепция подходов к решению важных вопросов путей развития, например, сельского хозяйства. Но я считаю, что это нормальное явление»[203].

Кстати, по итогам прокурорской проверки того заявления Иванова и он, и его «подельник» следователь Т. Х. Гдлян, тоже отметившийся рядом громких «разоблачений», в конце 1989 года были уволены из Прокуратуры СССР, а затем исключены из рядов КПСС.

Говорят, что Ю. В. Андропов, ближе познакомившись с первым секретарем Томского обкома и пригласив его на работу в Москву, произнес такую фразу, адресованную «новобранцу»: «Вы, Егор Кузьмич, для нас находка».

Конечно, он имел в виду прежде всего безупречную личную репутацию Лигачева, его честность, бескорыстие, редкую работоспособность и готовность всего себя отдавать делу строительства социализма.

Поэтому антилигачевский выпад шустрых прокуроров Гдляна и Иванова выглядел карикатурно. Но совсем не смешно.

Собственно говоря, финиш у антиподов Яковлева и Лигачева в этом смысле получился примерно одинаковый: первого клеймили как «агента влияния» и сионистского прихвостня, второго — как вора и взяточника.

Но не станем забегать вперед. Вернемся в 1985 год.

Занявший кресло генсека и объявивший начало больших перемен