И вдруг обожгла мысль: а ну как нашли они каталог Константиниди? Нет, быть того не может, стал успокаивать себя Бай. И Лариска, и Вадим, сколько ни допытывался у них, утверждали: нету каталога, все в своей башке старый грек держит. А голова у него, несмотря на весьма преклонный возраст, молодая была. С придурью, конечно, упрямством, хитростью — но ведь и как без этого? А каталога — уверяли — не держал. Мало ли, в чьи руки он мог бы попасть… Картинки-то разные судьбы имели, а нередко и хозяев своих законных. Разве все свои дела честно делал дед? Так к чему ему свидетели? Это верно.

А зачем тогда и Виталию Александровичу, к примеру, знать судьбу того же Мане? Купил — продал. Это не запрещено. Живу на выручку — вот и весь сказ. Мане и прочими импрессионистами не увлекаюсь. Мой профиль — наш русский, кондовый, так сказать, авангард. А Мане? Что — Мане, просто выгодное дельце подвернулось, да и старику помочь хотелось, сам ведь просил. А мои-то привязанности, мое альтер эго — авангард, это всему миру известно, на нем и имя себе сделал.

Да, хоть и умный ты следователь, а дурак. Ну отыскали вы где-нибудь, да хоть на антресолях, два десятка хорошо припрятанных дедом полотен, которыми ему и хвастаться было, поди, нельзя — сразу след потянется, вот вы и обрадовались, на пушку взять решили. Только и мы не лыком шиты, да не пальцем деланные…

В общем, подъезжая к своей даче, Бай уже совершенно четко представлял, что ему надо сделать. О чем распорядиться.

Ворота открыл Андрей. Заглянул поверх приспущенного стекла в салон и негромко сказал:

— В гараже.

Бай кивнул. Артур включил дистанционное управление, и створки гаражных дверей разошлись в стороны. Поставив машину, Артур обернулся к Баю, и тот махнул ему рукой: иди, мол. Артур вышел наружу, и гаражные двери закрылись. Стало темно. Бай включил освещение в салоне машины.

Через минуту в «рено» боком, как-то по-крабьи, вполз Макар. Сел на заднее сиденье, рядом с Баем, молча кивнул. Был он в странной для него одежде подсобного рабочего или заштатного водителя — в застиранной майке и бесформенных серых брюках, сверху замызганный синий халат. На голых ступнях— старые, стоптанные сандалии, а на гладко выбритой голове — голубой берет. Щеки Макара-Погосова отливали синевой. Он вообще никогда броско не одевался, но уж до такой-то степени! Это зачем?

— Так какие дела привели? — негромко и спокойно, будто он еще ничего не знал, спросил Бай.

Но Макар лишь кивнул на водительское место:

— Он сообщил?

— Ну сообщил… в общих чертах. Слушаю.

— Совсем худо, Виталий. — Обычно мрачный Макар стал еще мрачнее. — Гурам в Бутырке, ребята — кто где. Раскидали, суки, чтоб связи не было. Гоги убили. Мишу убили. Девку отняли. Большой стыд грозит Гураму.

— А вам что, уже своих баб стало не хватать? — с откровенной насмешкой поинтересовался Бай. — На свежачка потянуло?

— Э-э! — сморщился Макар. — Вадим всех «кинул». Поэтому с его бабой поиграть хотели. На том и загребли. Не успели ее убрать. Целый взвод налетел, повязали…

— Так что же делать-то? Чего ты от меня хочешь? Чтоб я к прокурору пошел и сказал, что Гурам пышных блондинок любит, только и всего? Ну скажу. А дальше что?

— Слушай, — тихо, но очень серьезно сказал Макар, — у тебя очень большие люди есть. Скажи им: нельзя там сидеть Гураму.

— Бабу убирать надо, — притворно вздохнул Бай. — Нет бабы — нет и свидетеля. Остальное — бумажки.

— Если надо, баба — не проблема.

— Ну раз не проблема, с нее и начни. Сам-то как?

Макар вздохнул легко и даже ласково и сказал с легкой

насмешкой:

— Нашелся телок. Вывел сам. За два «зеленых».

— Лимона? И всего-то? Ну и ну… — удивился Бай. — А дальше?

— Все чисто. Даже пересчитать успел.

— Понятно. Значит, сейчас перед Богом уже отчитывается?

— Или чертом, — хмыкнул Макар. — Ему все равно. Малахову — тоже.

— Однако… — покачал головой Бай.

— Гурам просил, — коротко пояснил Макар. — Знал много. Трусил. Заложить мог… Так сделаешь? — Ив упор жестко посмотрел на Бая, который даже слегка поежился от этого взгляда.

— Надо сделать, — уклончиво ответил он. — Но мой план шире.

— Говори.

— На меня тоже наехали. Тот следователь, который вас брал, Турецкий — помнишь его? — Макар кивнул. — Он может Андрюшу запечатать.

— За что?

— А он тебе разве сам не сказал?

— Что он сказал, я знаю, — резко возразил Макар. — Ты ответь.

— Поэтому вам надо немедленно отваливать, — ушел от ответа Бай. — Обоим.

— Сами знаем. Сколько на следователя ставишь?

Бай поднял указательный палец.

Макар подумал и кивнул:

— «Зеленых» — и вперед.

— Конечно. Сегодня, сейчас. А баба?

— Андрюша ее знает, сделает сам. А как— его забота. Ночью и уйдем. Но смотри, Виталий! Гурам ждет «Кинешь», я тебя на дне моря достану.

— Слушай, Макар, — с раздражением повысил голос Бай, но тот перебил его:

— Где ты видел Макара? Ты нигде его не видел и не знаешь. Ты одного Гурама знаешь. И этого тебе — во! — Макар резко чиркнул ногтем большого пальца себя по горлу — от уха до уха. — Был и остался Мкртыч Погосов, понял, Виталий?

Жутковатый, зловещий какой-то был этот недлинный разговор в темном ночном гараже, в наглухо закрытом автомобильном салоне. От слабого освещения лицо уголовника было сизым, словно у покойника, пролежавшего двое суток на жаре. Отвратительное ощущение.

— Ладно, — сказал наконец Бай, — вы решайте с Андрюшей свои проблемы, а мое слово твердое… — Он чуть было не рассмеялся, вспомнив, как развесил уши этот шибко умный следователь-искусствовед, которому он обещал с утра прибыть для продолжения никому теперь уже не нужного состязания, в первую очередь, конечно, самому Баю. — Ты на чем, на каком транспорте?

— Хлебный фургон. У дальних ворот.

— А-а, тогда понятно, — кивнул Бай и усмехнулся: — Большой, однако, мастер мимикрии…

— Чего? — нахмурился Макар.

— Камуфляж, говорю, — вздохнул Бай. Подумал: «Господи, с кем приходится дело иметь!..»

— Мы потом поглядим, кому— фляжка, а кому — крышка! — зловеще отозвался Макар, глядя вслед Баю острыми, прищуренными глазами.

«Смотри-ка, и этот туда же!» — Баю, не видевшему взгляда Макара, стало совсем весело. И он через внутреннюю дверь, соединявшую гараж с домом, направился к себе в спальню за валютой.

Александр Борисович Турецкий не знал о том, что его голова тоже оценена в миллион долларов. А если б знал, непременно удивился: что у них в последнее время, лимон «зеленых» — разменная монета?