Я не отвечаю, и Эстебан продолжает:

— Архиепископ Эрик Валькендорф сам был хранителем в ордене, который к этому моменту стал малочисленным, и не очень хорошо понимал, что же такое он охраняет. Однако Валькендорф установил, что прошло ровно пятьсот лет после событий в Египте и оставалось ровно пятьсот лет до исполнения пророчества Асима — воскрешения мумии. И снова магия цифр. — Эстебан засмеялся. — Мои коллеги по мужскому клубу любят преувеличивать. Из чисел всегда можно сделать то, что тебе надо. Я думаю, что Бартоломео просто развлекался, копируя три знака в случайной последовательности. Даже если существует «Библия Сатаны», она ничего общего не имеет со всем этим.

— Что произошло с хранителями после встречи с открывателями Америки? Они вернулись в Европу?

— Кое-кто вернулся. Другие остались и занялись поисками сокровищ в Центральной Америке. Они наткнулись на невероятные богатства, золото и все такое, что было использовано для строительства дворца Мьерколес, а также заложило основу благосостояния моего рода.

— А мумия?

Он качает головой:

— Грустная история. Она исчезла в конце XVII века. Строго говоря, она рассыпалась. В это время уже никто особенно не хранил верность заветам Асима. Хранители привольно жили здесь во дворце.

— Мумия рассыпалась?

— Сохранились лишь фрагменты мумии да пыль в кувшине. Это все.

От разочарования глаза мои становятся влажными.

— Совершенно очевидно, что повлияли климатические условия. Из сухого жаркого климата в Египте попасть в холодный влажный воздух Норвегии. Море. Соленый воздух. Перевозки. Мумия не выдержала всего этого.

— А папирусные манускрипты?

— Некоторые из них до сих пор в нашем распоряжении. Несколько штук были преподнесены в дар Ватикану. Остальные в нашей библиотеке. Но в них нет ничего особенного. Они интересны только для исследователей. Фрагменты копий Библии, сделанных в V и VI веках, описания жизни в Египте, молитвы. Всякое такое. Я еще раз задам вам все тот же вопрос. Вы отдадите мне исландский манускрипт?

Я молчу.

— Он должен храниться здесь, во дворце. Вместе с другими документами.

— У меня его нет.

— А у кого он?

— Этот манускрипт — исторический артефакт, — говорю я уклончиво. — Отдавать его — преступление.

— Но манускрипт… — начинает он и обрывает себя. — Вы мне не доверяете? Вы не хотите завершить проект Асима?

— Проект Асима состоял в охране мумии. Мумии больше нет.

— Может быть, физически нет…

— Хранители не справились со своей задачей, — обрываю я его.

— Вы это знаете, ведь так, — говорит он немного погодя, — что вы могли бы стать одним из нас. Хранителем! В вас есть для этого данные! Именно таких людей, как вы, Асим, король Олаф и Бард собирали вокруг себя. Настойчивых. Бесстрашных. Преданных своим идеалам.

— Так он еще существует? Это вы хотите сказать? Орден хранителей существует и по сей день?

Его взгляд обращен внутрь, ко всему, что было когда-то.

— Теперь мы охраняем только воспоминания и тени прошлого.

1

Двое слуг в ливреях стучатся в дверь. В это время огромные напольные часы, стоящие в коридоре, бьют восемь раз. Медленно переступая, я в сопровождении двух «пингвинов» следую по коврам коридоров в лабиринтах дворца Мьерколес. Каждое движение моих костылей — это шаг в глубь истории.

В столовой меня ожидают Эстебан Родригес и члены семьи, сидящие под люстрой, свет которой на некотором расстоянии вполне можно принять за северное сияние. София, супруга Эстебана, пожимает мне руку с улыбкой, которая, однако, не затронула ее глаз. Черноволосая красавица со взглядом, который невольно наводит на мысли о жрицах инков, когда они готовятся вырвать сердце из груди жертвы. Талантливые хирурги заключили ее лицо и тело в клетку прошлого, из которой ей уже никогда не выбраться. Сын Хавьер — загорелый плейбой с веселыми глазами и улыбкой, демонстрирующей белые зубы. Значительную часть года он живет в Бель-Эр и Сан-Тропе и все время выглядит так, будто только что вернулся с развеселого праздника с большим количеством бесплатного кокаина и девушек. Грасиэла унаследовала от матери неприступность и золотую красоту. Ей столько лет, сколько мне, но, как и ее мать, она выглядит намного моложе. Рукопожатие слабое, она тут же отдергивает руку, как будто ей противно дотрагиваться до меня.

Затем я здороваюсь с сестрой Эстебана.

Беатрис под шестьдесят, но во взгляде ощущается горячий блеск — характерная черта сильных красивых взрослых женщин, в которых прячется шаловливая юная дева. Каштановые волосы вьются и спускаются далеко вниз по спине. В носу сверкает крохотный пирсинг. Бриллиант. Фигура и формы свидетельствуют о том, что она проводит долгие мучительные часы в тренажерном зале. Она жмет мне руку очень крепко, не глядя в глаза.

— Значит, это вы нашли ларец Святых Тайн?

Рука ее теплая, даже горячая, и в этом пожатии я ощущаю всю страстность ее натуры.

— Строго говоря, я только охранял ларец.

Когда наши взгляды встречаются, я понимаю, что она прочла мои мысли. Я краснею, и мы все усаживаемся вокруг стола, такого длинного, что сюда можно было пригласить целый парламент.

Пока официанты, группа за группой, разносят экзотические hors d'oeuvres,[91]Эстебан рассказывает об истории дворца Мьерколес и череде достославных представителей рода Родригесов: о государственных деятелях и бездельниках, о рыцарях и карманных ворах, о благородных девах и нимфоманках, о святых и изгоях. Периодически он говорит колкости Беатрис. Она на его бестактности реагирует с большим достоинством, бросая ледяной взгляд. София не говорит ни слова. Она погружена в свой собственный мир. Хавьер с громким смехом рассказывает о вечеринке в «Кар Феррате», где Мик Джаггер[92]плеснул шампанским в лицо некоему финансисту, который слишком явно покушался на жену хозяина. Хавьер говорит по-английски с испанским акцентом, от которого волосы встают дыбом. Смех носится по залу каскадами. София и Грасиэла тыкают вилочкой в блюда. Эстебан спрашивает у Беатрис, насколько она продвинулась с диссертацией. Она отвечает уклончиво и ищет поддержки у Софии, которая смотрит в сторону и механически жует. Из-за веселого хихиканья Хавьера я не улавливаю смысл в его рассказе о Джордже Митчелле,[93]который пришел в обувной магазин на Пятой авеню.

Более двух часов мы сидим за столом и беседуем. Я чувствую себя чужим. Все остальные едят фирменные карибские блюда вроде pelau — цыпленка в соусе карри — и channa — рыбы с баклажанами. Мне подают сырые, жареные, вареные, приготовленные на гриле и маринованные овощи, о которых я никогда не слышал и которых не пробовал прежде. Пьем эксклюзивные вина из собственных погребов дворца. Я все время исподтишка посматриваю на Беатрис. Не знаю, замечает ли она это. Но мне кажется, что замечает. Она необыкновенно хороша. Если она читает мои мысли, то хорошо скрывает это. Может быть, она играет со мной. К счастью, у меня в мозгу есть такие регионы, куда я могу запрятать свои фантазии, чтобы они не стали общественным достоянием.