— Скажи, — прервал я его, — не будет ли лучше открыть окно сначала? Тогда мы исключим вероятность того, что кто-то будет привлечён открывающимся окном и станет очевидцем выстрела. Думаю, даже с глушителем всё равно будет выброс пламени.

— Точно, — согласился Лон. — Значительного выброса не будет, он будет таким слабым, что я сомневаюсь, что его кто-то заметит. Однако, не стоит давать даже такого шанса.

— Пусть так, — согласился Джимми. — После того, как дело сделано, закрываю окно.

— Стоит ли ему закрывать окно? — спросил Лон. — Кто-нибудь, услышавший шум, может смотреть на «Дал-Текс» и увидеть, как закрывается окно.

— Хорошо, сэр, — сказал Джимми, — так и поступим. Затем я беру винтовку у мистера Скотта и снимаю книги, мистер Мичем выкатывает его в коридор и я предполагаю, что в две минуты вы покинете здание — с хорошим запасом времени до того, как полиция заблокирует здание и начнёт расследование. Хотя мне думается, что они сконцентрируются на том здании, где будет сидеть наш друг, наделавший шуму. Но как бы ни пошло, кто будет подозревать человека в инвалидном кресле и его помощника? Вы идёте в любом подходящем направлении до тех пор, пока не выберетесь из суматохи. Возможно, завернёте куда-нибудь перекусить, а потом возвращайтесь в отель.

Я же разбираю винтовку, упаковываю обратно в шарф или как его ни назови, накидываю пальто, ставлю на место книги, закрываю — наконец-то — это досадное окно и ухожу оттуда, снова заперев дверь своей игрушкой. Здание я покидаю несколькими минутами после вас.

— Вот я ещё о чем подумал, — сказал Лон. — Только что в голову пришло. В коридорах это не будет иметь значения, там всегда ходят, но офису хорошо бы иметь паркетный пол или линолеум. Как видишь, я парень не из лёгких, так что коляска оставит следы на мягком покрытии, а если они вернутся на следующий день и кто-нибудь заметит непонятно откуда возникшие следы, то могут возникнуть вопросы или чёрт его знает, как там будет вестись расследование, может быть…

— Хорошо, — сказал я, — следы, очень хорошо. Джимми, попробуй также найти офис с тринадцатилетним золотым «Гленливетом».[229]Не красным, а золотым. Было бы неплохо коктейль употребить во время…

Все рассмеялись, и впервые я испытал лёгкий оптимизм.

Завтракать тем утром особенно не хотелось, а вот подышать после бессонной ночи не помешало бы. Около восьми утра я вышел из отеля и прогулялся по округе. Картина вокруг была неопрятная и неприглядная, поскольку до чудесного далласского горизонта из стекла и стали оставались ещё долгие годы, так что пейзаж, лишённый света красного неонового летящего коня, льющегося с пятнадцатиэтажной высоты здания нефтяной компании «Магнолия», выглядел захудалым. Небо грозилось дождём, однако свежий воздух шел на пользу моим лёгким. Слегка потеплело, было слегка за шестьдесят градусов. Деревья ещё сохраняли листья, трепещущие на переменчивом ветру. В те дни все сгребали листья в кучу и сжигали их, так что вся осень была проникнута запахом горелых листьев. Я и его ощущал, что напоминало мне запахи из детства, ещё до того, как я вошёл в бизнес по убийству президентов (помните переворот в Сайгоне? Я и других президентов убивал).

Я останавливался у автомата с минералкой «Уолгринс», прочёл «Далласские утренние новости» за чашкой кофе и послушал, как техасцы оживлённо обсуждают предстоящий президентский визит. Главное темой было: идти ли или нет к маршруту следования, чтобы увидеть президента и его красавицу-жену? Звучало также недовольство по поводу платной публикации в утренней газете, обвинявшей президента в мягком отношении к коммунизму. Техасцы из этого уголка Далласа находили в публикации дурновкусие, многие бурчали по этому поводу.

Не впутываясь ни во что, я держал всё при себе, поскольку даже мой твидовый спортивный пиджак и красный галстук выделяли меня среди них. Однако, они были так заведены, что даже не замечали меня. Вспомнив, что у меня в номере остались белая рубашка и галстук более унылого тона, я решил переодеться. Жалко, что при мне не было тёмного костюма братьев Брукс, однако при сборах я не задумывался о гардеробе.

На обратном пути в отель меня занесло к шляпнику на Мэйн. Я зашёл и осмотрелся, в то время как сотрудник ожидал моего обращения. Мы поговорили ни о чём, а в итоге я купил небольшую ковбойскую шляпу, серую, с залихватски изогнутыми полями шире обычных, к которым я привык. Было понятно, что смотрюсь я по-дурацки, однако фокус с ношением шляпы заключается в том, чтобы вести себя так, как будто бы вы не носите шляпу. Замысел был в том, чтобы не выделяться так сильно, влившись в богатую шляпами культуру Далласа — а в ней короткополая фетровая шляпа, носимая мною обычно, была куда как более заметна, нежели дерзкая ковбойская шляпа, теперь сидевшая у меня на голове.

Закамуфлировавшись, я вернулся в отель и поднялся по лестнице в номер, намереваясь слегка прилечь. Никто не звонил. Я полагал, что Джимми уже ушёл по своему делу, а Лон отдыхал. Также подразумевалось, что голубь наш Алек справился с тем, чтобы добраться до миссис Пэйн, вынес свёрток с «карнизами», вернулся в Даллас, не рассыпав их по всему шоссе и сейчас ехал на работу. Я никогда не склонялся к вознесению молитв и уж точно было бы неуместным молиться по столь неправедному поводу, но всё же не смог удержаться от возведения очей и бормотания на тот случай, если некто на верхних этажах всё же слушает.

Без пятнадцати одиннадцать я (снова!) принял душ, надел белую рубашку и мрачный коричневый галстук, сел и принялся ждать. Ждать. И ждать. В восемнадцать минут двенадцатого зазвонил телефон.

Я схватил трубку.

Это был Джимми.

— Нашёл. Высоковато, но в остальном идеально. Офис 712, седьмой этаж. От лифта направо, единственный левый поворот и по правой стороне. Отличный вид на Элм.

— Понял, — ответил я и направился вниз по лестнице: трубка во рту, роговые очки, аккуратно надетая шляпа молодого ковбоя. Лон уже ждал, я кивнул ему.

— Отличная шляпа! — заметил он.

Оказалось, что за исключением этого говорить не о чем. Если я выглядел так же кисло, как и он, то мы были в заднице — хоть в шляпе, хоть без шляпы. Я привык видеть обычного Лона в качестве опоры всему: пышущего румянцем, полного жизни, бывшего бьющим через край источником образцового стоицизма и язвительного юмора, а не таким бледным, тусклым трупом. Думаю, и сам я был не лучше: тот же цвет кожи как у могильного савана, пересохшее горло, то же чувство обречённости и трепета во всём, предвосхищающее провал, трагедию, полный крах самолюбия. Да ещё и шляпа. Меня тянуло блевать от своего собственного геройства, но вместо этого я поднажал на коляску — йельский чемпион как он есть.

От мучения толкать Лона двенадцать кварталов до места я решил себя избавить, поскольку в те непросвещённые дни практически отсутствовали рампы и пандусы для инвалидов. Однако, даже просто усадить Лона в такси было нелёгким делом. Вам следовало выкатить его, толкая в бок, из кресла на сиденье и подождать, пока он извернётся и протянет себя выше, затем сложить коляску и устроить её на переднем сиденье, самому же сесть сзади. Почему-то этим утром он показался особенно тяжёлым: наверное, сам не отдавая себе в том отчёта, он сопротивлялся мне, став чистым балластом как выше талии, так и ниже.