— Ни в коем случае не позволяй ему обогнать нас! — крикнул Колин.

— Сам знаю! — ответил Алекс и подумал: «Если этот ублюдок обойдет нас, то сможет заблокировать путь».

Обочины шоссе были узкие и каменистые, под колесами — сухой, сыпучий песок, поэтому если «Тандерберд» свернет с проезжей части, то потеряет скорость, да и управление, которых уже не восстановит.

Дойл все жал и жал на газ. «Тандерберд» мчался, рассекая воздух.

Однако незнакомец за рулем фургона был далеко не глупцом, хотя и ненормальным. Он ожидал от Алекса подобного маневра. Он тоже увеличил скорость и на мгновение поравнялся с машиной Дойла. Два автомобиля неслись на запад, что называется, ноздря в ноздрю, и ветер выл и свистел между ними.

— Мы его обойдем, — сквозь зубы сказал Алекс.

Колин не ответил ни слова.

Тоненькая стрелка спидометра постепенно подползла к отметке «80», перевалила через нее и дошла до «85». Дойл лишь мельком взглянул на спидометр, тогда как Колин напряженно наблюдал за движением стрелки: со страхом, а потом уже и с неподдельным ужасом.

Песок, солончаки, каменистая почва по обочинам дороги — все это слилось в белые полосы с дрожащими пятнами горячего воздуха.

Фургон не отставал, он как бы завис рядом с ними.

— Он не продержится долго, — произнес Алекс.

«90», «95»… А потом, когда они неслись со скоростью уже в сто миль в час и ветер с воем и свистом, казалось, застревал между двумя автомобилями, этот ненормальный повернул на мгновение. «Шевроле» царапнул «Тандерберд» коротко и несильно, но по всей длине. Прямо перед глазами Дойла за лобовым стеклом дождем посыпались искры, сверкающие, словно звездопад. Завизжали и заскрипели сминаемые, изуродованные листы металла.

Толчок чуть не вырвал руль из рук Дойла. Он крепко вцепился в него и сжимал, сжимал все сильнее. Машина выскочила на каменистую обочину, накренилась. По днищу громко застучал брызнувший из-под колес гравий. Скорость резко упала, и их медленно стало заносить в сторону. Алекс был уверен, что они вот-вот врежутся прямо в фургон, который все еще держался рядом. Но мгновение спустя автомобиль все же начал автоматически выравнивать движение… Алекс прикоснулся к педали газа и вновь вернул машину на шоссе, хотя предпочел бы воспользоваться тормозами.

— Ты как? В порядке? — спросил он Колина.

Мальчик с трудом перевел дух и сглотнул.

— Да.

— Ну тогда держись. Сейчас мы, черт побери, выберемся отсюда.

«Тандерберд» постепенно наращивал утраченную скорость, его корпус отбрасывал едва заметную тень на бок «Шевроле».

Дойл на долю секунды оторвал взгляд от дороги и посмотрел на боковое стекло фургона, отдаленное от него не более чем на три-четыре фута. Но, несмотря на столь малое расстояние, Алекс не смог рассмотреть водителя «Шевроле», он не увидел даже его силуэта. Тот сидел выше, в дальнем углу кабины, и слепящие золотисто-белые отблески солнечного света на стекле служили ему прекрасным укрытием. И вновь восемьдесят миль в час. Наверстать упущенное время, восстановить дистанцию. А теперь восемьдесят пять. Стрелка спидометра слегка подрагивает. Она немного колеблется на отметке «85», на мгновение кажется, что стрелка застыла, но потом судорожно дергается и начинает медленно ползти вверх.

Краем глаза Алекс следил за «Шевроле». Скорее почувствовав, чем поняв, что фургон собирается снова ударить их машину, он бросил «Тандерберд» на обочину, усыпанную булыжниками, и попытался избежать нового столкновения. Им долго не выдержать подобные удары. Хотя «Шевроле» стоил в полтора раза дешевле, их громоздкая машина развалится гораздо быстрее. Если «Тандерберд» занесет, то он начнет юзить с такой скоростью, что просто рассыплется, как карточный домик, и сгорит быстрее, чем папиросная бумага.

На скорости девяносто миль в час «Тандерберд» затрясся словно в лихорадке. Он гремел и грохотал, как если бы кто-то встряхивал жестяное корыто с камнями. Руль прыгал под руками Алекса, а потом стал еще и прокручиваться вхолостую туда-сюда.

Дойлу ничего не оставалось, как ослабить нажим на акселератор, хотя сейчас ему меньше всего этого хотелось.

Стрелка спидометра упала. На «85» машина восстановила плавность движения и вновь подчинилась водителю.

— Что-то сломалось! — закричал Колин, пытаясь заглушить завывание ветра и рев двух соревнующихся двигателей.

— Нет! Скорее всего плохой участок дороги.

И хотя у Алекса теперь не осталось ни малейшего сомнения в том, что их поездка, мягко говоря, не удалась, он молил Господа послать им немного везения. Он хотел надеяться на то, что слова, сказанные им Колину, были правдой. Пусть это будет правдой. Пусть это будет не более чем небольшой участок шоссе с плохим покрытием, размытым дождем. Только это, ничего более серьезного. Боже, только бы с «Тандербердом» ничего не случилось. Только бы он не сломался. Нельзя, нельзя им здесь оказаться на мели: среди песка, солончаков, слишком далеко от возможной помощи, слишком близко от этого сумасшедшего.

Алекс попробовал нажать на газ.

Машина ускорила ход, девяносто миль в час…

И тут же ее вновь немилосердно затрясло. Будто скелет ее и плоть не были больше единым целым, они сталкивались, врезались друг в друга, отделялись, снова врезались — вот что ощущали Колин и Алекс. Но в этот раз Дойлу не удалось удержать руль, и он тут же почувствовал леденящее душу вибрирование педали газа. Итак, их предел — восемьдесят пять миль в час, в противном случае автомобиль развалится на части. Таким образом, им не обогнать «Шевроле».

Казалось, водитель фургона понял это одновременно с Алексом. Вновь загудел сигнал, и «Шевроле» обошел их, вырвался вперед, получив таким образом пространственное преимущество — шоссе.

— И что нам теперь делать? — спросил Колин.

— Подождем и посмотрим, что будет делать он.

Когда фургон был впереди них уже приблизительно ярдов на тысячу, он замедлил ход и стал придерживаться скорости восемьдесят пять миль в час, сохраняя преимущество в полмили.

Таким образом они проехали милю.

Зыбкие волнистые струи горячего воздуха поднимались вверх от перегретой поверхности асфальта и словно укутывали, обволакивали машины. По обеим сторонам дороги земля, выцветшая, потерявшая краски под жгучими лучами солнца, становилась все светлее, белее. Оживляли пейзаж лишь редкие уродливые группки борющегося за существование кустарника да черные острые обломки скал, выжженные и потрескавшиеся от шального пустынного ветра и жары.

Две мили.

Фургон держался впереди, словно издеваясь над Алексом.

Кондиционер на приборной доске выпускал в салон струи холодного, свежего, бодрящего воздуха, и все же внутри «Тандерберда» было слишком жарко. Алекс почувствовал, как на лбу выступили капли пота, а рубашка намокла и прилипла к спине.