— А у меня есть фотография Ромы, — вдруг сказала Ирунчик, вытирая слезы. — Он подарил ее мне после вашей прошлой командировки. На ней он снят с какой-то старухой на фоне сгоревшего дома.

— Он увидел эту старуху, когда мы проезжали по улице, — объяснила Маша. — Она осталась одна, ее дом сгорел. Но она не хотела уезжать. Рома ходил к ней каждый день и просто разговаривал с ней… Но в последний наш приезд он ее не нашел, и никто не знал, куда она делась. Точнее, и спросить-то, в общем, было не у кого, потому что во всем районе только она одна и оставалась…

Маша подняла глаза на своих друзей и увидела, что все они, как один, размазывают по щекам слезы. Глядя на них, и она зарыдала. У нее не хватило духа рассказать им, что, не найдя эту старуху, Рома сказал ей, что у него плохое предчувствие. Он так загадал — если они приедут и с ней, со старухой, все будет в порядке, то и с ними ничего не случится. В этом смысле он был суеверным, как настоящая женщина. Три дня он бегал, пытался найти свою старуху, а на четвертый день его убило.

— А когда привезли запись с твоим репортажем, я уже не выходил из монтажной, — сказал Гоша. — Нужно было, чтобы материал пошел в очередной эфир… Все работали не покладая рук. Бедняга Артемушка сидел у себя в кабинете, прижав к каждому уху по телефонной трубке. Информация все продолжала поступать, и начальство требовало постоянного отчета.

— Потом пришел Зорин, и на мониторах стали прокручивать твой репортаж, — продолжал Петюня. — Когда мы увидели первые кадры, то просто онемели от ужаса. Даже Зорин упал в кресло и не мог пошевелиться. А Артемушка бросил свои телефонные трубки и зарыдал, как ребенок.

— А когда материал уже прошел в эфир и программа закончилась, никто не хотел расходиться, — сказал Гоша.

— Я узнала позже всех, потому что была в гримерной, — сказала Ирунчик. — Пришел Гоша, все рассказал, и мы вместе пошли в отдел. Все сидели бледные и молчали. Потом Зорин поинтересовался, кто сообщит родителям Ромы о смерти сына. Артем молча поднялся и ушел к себе в кабинет звонить. Оказывается, он дозвонился не только родителям, но даже сумел разыскать телефон того приятеля Ромы…

Нельзя сказать, что Маша почувствовала большое облегчение, узнав обо всех этих подробностях, но все-таки на душе стало чуть светлее.

— Ты действительно в тот момент стояла рядом с ним? — прерывающимся голосом спросил Петюня.

— Действительно. Только я ничего не видела. Когда я повернулась к нему, все уже было кончено.

Больше добавить было нечего.

Маша обернулась и увидела молоденькую ассистентку, которая прибежала сказать, что Артем пришел и просил, чтобы Маша зашла к нему в кабинет. По-видимому, она застала часть их разговора, и на ее лице был написан священный ужас. Во-первых, она поняла, что такое журналистская семья, а во-вторых, что репортерская профессия, возможно, не совсем то, к чему стоит так рьяно стремиться.

— Сейчас иду, — кивнула Маша и вместе с неразлучной троицей направилась в отдел новостей.

— Надолго ты к нам? — спросила Ирунчик.

— Наверное, скоро опять туда? — добавил Петюня.

— Она иначе не может, — сказал Гоша. — К острым ощущениям привыкают, как к наркотикам.

— Разве я не обыкновенная женщина, ребята? — проворчала Маша. — Разве и мне не хочется мира и спокойствия?

— Нет, вы не обыкновенная женщина! — истово пропищала ассистентка, поспешающая за ними сзади. — Вы потрясающая женщина!

— Ты думаешь, одно другое исключает? — с любопытством оглянулась на нее Маша.

— Конечно!

— А как там сейчас обстановочка? — поинтересовался Петюня, подсмыкивая на ходу свои широченные штаны. — Напряженность растет? Я записал твой последний репортаж на видак и прокручиваю дома.

— А у меня он прокручивается в голове, — сказала Маша. — И я не могу нажать на «стоп».

— На днях в Москве начинаются трехсторонние консультации по вопросу перемирия и дальнейших мирных переговоров, — торопливо сообщил Гоша. — Только что-то не очень во все это верится. Чечня — это для нас второй Афганистан! — авторитетно заявил он.

— Нет, Гоша! — горячо воскликнула Маша. — Это не так!

— А как же?

— Вот это я и пытаюсь понять… — хмыкнула она.

— Это ваш кавказский сюжет! — снова подала голос ассистентка.

Если Господь Бог существует, то он должен обладать большим чувством юмора. Иначе бы он не изрекал такие важные вещи устами леденцовых ассистенток в сетчатых колготках.

Именно так. Это был старый кавказский сюжет, который до Маши пересказывали другие люди. Теперь она пересказывала его на свой лад. И не просто пересказывала. Она сама была его героиней.

* * *

Когда Артем увидел Машу на пороге своего кабинета, то немедленно бросил телефонную трубку и отложил бумаги. Радостно улыбнувшись, он поднялся ей навстречу и, нежно взяв под руку, усадил в кресло.

— Неужели ты пришла с утра пораньше, чтобы сказать, что соскучилась по мне? — воскликнул он и, обернувшись к ассистентке, с умилением взиравшей на эту сцену, попросил:

— Принеси-ка, милая, нам кофе, что ли.

— Мы только что из буфета, — сказала та, сделав ударение на слове «мы».

Артем поморщился.

— Мы действительно только что из буфета, Артемушка, — улыбнулась Маша.

— Ну тогда, — сказал он, обращаясь к ассистентке, — просто оставь нас одних.

Надув губки, словно ребенок, которого взрослые выставляют за дверь, когда начинается самое интересное, девочка повиновалась.

— Видишь, какие кадры прорастают! — вздохнул Артем.

— Вот именно…

— Ты чем-то расстроена?

Маша подняла на него глаза. Как и Рита, Артем всегда был ее настоящим другом и очень чутко ловил перемены ее душевного состояния. Но постель, так некстати замешавшаяся между ними, слегка свихнула ему мозги.

— Это из-за меня? — осторожно спросил он. — Или из-за того Терминатора?

— Никакой он не Терминатор. И дело совсем не в нем…

— А в ком?

Как объяснить ему? Конечно, все последние события в ее жизни сказались на ее мироощущении. И то, что случилось с Ромой, и то, что она испытала с Волком… Но было еще что-то. Поговорив с этой смешной и непосредственной девочкой-ассистенткой, Маша почувствовала, что сама она, кажется, утратила способность такого непосредственного восприятия.

— Мне страшно, Артемушка, — честно ответила она. Но он снова не понял ее.

— Все позади! Ты просто устала. В конце концов, тебе вовсе не обязательно больше мотаться на Кавказ. У нас впереди новая программа…

Маша только мотала головой, и глаза у нее были снова на мокром месте.

— Ты сделала столько, сколько другие бы не сделали и за десять лет… У тебя есть имя. Никто не требует, чтобы ты и дальше расплачивалась за все своей кровью…