— Конечно, Иаков. Я бы сказала, несколько ошеломляет. И все равно, надо же было посмотреть что да как.

Он нервно теребил пальцами подбородок, не в силах оторвать взгляда от башни. Она подала ему бутыль и подержала вожжи, пока он делал долгий глоток.

— Так жажда мучает, — тихо произнес он и отпил еще.

За их спинами послышался треск дерева. Эйлин повернулась, сдвинула полог и пригляделась: Канацзучи голыми руками отодрал с пола фургона доску и теперь укладывал в образовавшуюся выемку свой длинный меч.

— Что ты делаешь? — спросила она.

Он не ответил. Эйлин заметила, что он снова надел свое похожее на пижаму облачение, платье Иакова было аккуратно сложено. Канацзучи вернул доску на место, скрыв оружие. На поясном ремне у него остался лишь короткий меч, по существу не более чем длинный нож.

— Иаков! — тихо окликнул он, двинувшись к ним.

Иаков резко повернулся к нему. По лбу раввина струился пот, в глаза вспыхивал страх, дыхание было учащенным и прерывистым. Их взгляды встретились. Канацзучи протянул руку и слегка прикоснулся ко лбу раввина кончиками пальцев. Глаза Иакова закрылись, а на лице японца появилось выражение, какого Эйлин за то недолгое время, что они провели вместе, не видела ни разу. Не менее дикое и настороженное, чем раньше, но смягченное настолько, что казалось, будто за ним скрыт подлинный кладезь доброты и сострадания.

Дыхание Иакова замедлилось и выровнялось, вздувшиеся вены на лбу разгладились. Спустя минуту после начала контакта Канацзучи убрал руку, а старик открыл глаза. Они снова стали ясными. Лихорадка прошла.

— Помни, — промолвил Канацзучи.

Эйлин потянулась и схватила его за руку.

— Скажи, что ты сделал? — потребовала она.

Некоторое время японец молча смотрел на нее; она не ощущала опасности и, заглянув в глубину его глаз, вдруг поняла, как многое они скрывают.

— Иногда мы должны напоминать друг другу, кем на самом деле являемся.

Он слегка поклонился.

Эйлин разжала хватку, Канацзучи бесшумно соскользнул с фургона, стремительно пересек открытую песчаную полосу и исчез за каменистой грядой. Она внимательно присмотрелась, но его уже нигде не было.

— Ну и что он сделал? — спросила она у Иакова.

— Ну, точно судить не берусь, но, я бы сказал, это было что-то вроде… возложения рук, — ответил тот, перебираясь назад.

— Вздор!

— Вовсе нет. Если кто-то носит меч, из этого еще не следует, что он плохой человек.

— Он отрубает людям головы!

— Моя дорогая, мы не должны оценивать человека, принадлежащего к столь чуждой нам культуре, с наших позиций, разве нет?

— Упаси господи. Ради того, чтобы показать широту своих взглядов и готовность к восприятию новшеств, я могу даже заняться усекновением голов в качестве хобби.

— Уверен, он мог бы предоставить все необходимое для практики, — со смехом отозвался Иаков. — Прошу прощения, Эйлин, но мне кажется, что до прибытия на место мне лучше снова переодеться в мою одежду. Предполагается, что в этой колымаге везут старого, больного раввина. — Он опустил полог и подобрал с пола фургона несколько тонких обрезанных волосков. — Увы, боюсь, борода потеряна окончательно.

— Если кто-то спросит, лучше всего сказать, что это побочный эффект болезни.

Она встряхнула вожжами, побуждая мулов догнать остальные фургоны. Спустя несколько мгновений сзади донеслось веселое посвистывание Иакова.

«Что за чудесная перемена произошла с ним благодаря Канацзучи», — дивилась Эйлин. Впрочем, оба они были священниками, и оба видели один и тот же сон; возможно, в связи с этим их объединяло нечто гораздо большее, чем она могла себе представить.

— Кажется, у нас есть компания, — промолвил Иаков, выглянув из фургона.

Позади них на дороге клубилась пыль, там тянулась еще одна вереница фургонов.

Мгновение спустя, пусть безбородый, но снова одетый как раввин, он присоединился к Эйлин, принял вожжи и бросил первый взгляд на Новый город. До поселения оставалось полмили, и отсюда уже можно было разглядеть двойной ряд добротных дощатых построек, окаймлявших ведущую к строительной площадке у башни главную улицу.

Лишь немногие здания, сосредоточенные ближе к центру, имели второй этаж; оттуда к окраинам по неправильной спирали, насколько мог видеть глаз, распространялись неказистые домишки. На юге над их гущей горбом выступал склад.

— Ничего себе! — буркнул Иаков. — Похоже, здесь живут очень занятые люди.

Впереди, прямо на их пути, находилось еще одно караульное помещение с воротами, по обе стороны от которых тянулось вдаль в обоих направлениях высокое ограждение из колючей проволоки. Им было обнесено все поселение, но между забором и первыми строениями города пролегала мертвая зона голая полоса песка шириной в сто ярдов. По приближении фургонов из ворот появились вооруженные охранники в таких же белых туниках.

— Иаков, мне не хотелось бы быть назойливой…

— Да, дорогая.

— Есть какие-нибудь соображения насчет моего первоначального вопроса?

— Конечно есть. Полагаю, мы будем улыбаться до ушей и делать все, чего от нас ждут, а тем временем попытаемся разобраться, что к чему в этом месте и кто тут заправляет. Выступления вашей труппы запланированы здесь на неделю. Ну вот, время у нас есть, и надеюсь, как званым гостям нам будет не так уж трудно добиться своего. Особенно с учетом бесконечного очарования одной из нас.

«По крайней мере, не так уж плохо».

— Затем, очень тихо, мы попытаемся вызнать, где они хранят книги.

— А потом?

Иаков повернулся к ней с улыбкой:

— Дорогая моя, ну пожалуйста, прошу пока проявить немного сдержанности. Мне приходится импровизировать.

— Прошу прощения, — сказала она, чиркая спичкой и закуривая сигарету. — Это издержки моей профессии. Привыкла, перед тем как выйти на сцену, выучить и отрепетировать роль.

— Прекрасно понимаю.

— А он? — промолвила она, указывая кивком в сторону скал, где скрылся Канацзучи. — Как насчет него?

— Полагаю, наш таинственный друг тоже будет действовать в соответствии со своей ролью. Мы знаем, что он спрятал свое оружие здесь, в фургоне, значит, он точно за ним явится.

— Мы не можем сидеть всю ночь в фургоне и ждать его…

— Если мы по каким-то соображениям ему понадобимся, он найдет возможность отыскать нас, где бы мы ни были.

Эйлин глубоко вздохнула и выпустила облако дыма. До караульного помещения оставалось менее пятидесяти ярдов, люди в белом уже высыпали оттуда навстречу ехавшему в первом фургоне Бендиго.

— Мы можем там умереть, — неожиданно вырвалось у женщины.