Скоро Канацзучи добрался до края поселения, до стройки оставалось примерно полмили постепенно идущей на подъем местности. Там высилось здание — огромное, с боковыми крыльями, похожее на гигантскую, положенную набок букву «Е». И в центре этого сооружения вздымалась в небо черная башня из его сна. По углам строение украшали тонкие спиральные минареты, стены сплошь покрывали рельефные изображения — чего именно, ему с такого расстояния было не разобрать. Резчики работали над ними с опоясывающих стены лесов.

Центральная башня, столь же высокая, сколь длинным было здание, казалась почти завершенной. У самой вершины виднелись арочные проемы — похоже, там находилась уже подведенная под черную шиферную кровлю колокольная площадка.

У подножия башни зияли высокие узкие двери. Они были распахнуты настежь, но развешанные полотнища мешали заглянуть внутрь. Утоптанные тропы вокруг церкви вели к рабочим площадкам и каменоломням, пилорамам, инструментальным мастерским, печам для обжига кирпичей. На всем этом пространстве трудилось множество людей, мужчин и женщин, причем не было видно, чтобы за работой кто-нибудь надзирал. Все работники производили впечатление людей старательных и хорошо знающих свои обязанности.

Позади здания на расстоянии четверти мили высилась едва ли не целая гора из однородного камня — светлый монолитный купол, вдвое выше центральной башни. Если смотреть спереди, гора представляла собой что-то вроде сценического задника, на фоне которого башня вырисовывалась особенно сурово.

Именно со стороны этой горы находился не столь активно используемый вход в здание.

Канацзучи наблюдал за работой: люди в белых рубахах периодически выкатывали через задний вход тачки с мусором и вываливали их содержимое на широком пустыре, в ста шагах по направлению к куполу.

Он прокрался к краю площадки и укрылся за земляным отвалом. Когда приблизился следующий работник, японец выждал, пока тот опустошит тачку, затем одним ударом сломал ему шею и оттащил тело за холмик. Там он снял с покойного одежду и надел ее поверх своей. Белая рубаха с открытым воротом оказалась широкой и длинной, что давало возможность скрывать заткнутый сзади за ремень вакидзаси.

Черпая землю пригоршнями, он быстро похоронил тело. Возвращаясь с тележкой, повстречал другого рабочего, тащившего свой груз. Бледный, худощавый молодой человек, налегавший на тачку, едва ли его заметил.

Канацзучи взялся за ручки тачки и последовал по дорожке по направлению к задней двери. Только приблизившись, он по-настоящему ощутил грандиозность черного собора: это было крупнейшее строение, какое ему доводилось видеть. Стоя у подножия, он не мог разглядеть вершину центральной башни.

Кругом кипела бурная деятельность. Одни укладывали плиты шифера на не замощенном участке пола, другие обтесывали арочные проходы, третьи замазывали строительным раствором трещины и щели между каменными блоками. Канацзучи покатил тачку в центральный зал, столь высокий, что его вздымавшиеся над головой стены терялись в сумраке, но ощущались такими же черными и холодными, как во сне.

Он вспомнил планы европейских соборов, которые показывал ему священник в монастыре, и подумал, что это здание выстроено в схожем духе. Холодное, грозное, призванное подавить и напугать молящихся. Храмы в Японии были совсем иными, неброскими, вписывающимися в окружающий ландшафт. Они создавались во имя достижения гармонии и обретения внутреннего мира. Канацзучи не впервые задумался о том, какому же божеству поклоняются жители западных стран, если оно так сильно желает, чтобы его боялись?

В его видении было подземелье, располагавшееся под главным залом башни, где он видел работающих китайцев. Позади собора громоздились кучи мусора, земли и обломков, наводившие на мысль о подземных работах. Но если подземное помещение существовало, ему требовалось время, чтобы найти туда вход.

Вдоль стен зала тянулись прямоугольные проемы-окна пока без рам и стекол; впрочем, в одно окно — круглое, прямо над задними дверьми — были уже вставлены цветное стекло и фигурная решетка. За окном светила луна, и ее лучи, пройдя сквозь красное стекло, проецировали круг света на черный каменный пол.

Отчетливый красный круг, пронзенный тремя зазубренными молниями.

Он заметил, что пол плавно идет под уклон по направлению к центру, где как раз и виднелся этот красный круг. Опустившись на колени, чтобы присмотреться получше, японец увидел по всему помещению выдолбленные в камне узкие желоба, которые сходились туда же, к центру, к самой низкой точке. Там находилось что-то вроде мелкого бассейна с отверстиями или люками в дне, забранными металлическими решетками. Оттуда, из-под земли, сквозь решетки веяло холодом.

Когда Канацзучи потянулся, чтобы проверить решетки, в башне над его головой зазвонили колокола, отчего внутреннее помещение наполнилось нестерпимым громом. При первых же ударах работники немедленно оставили все свои дела, положили инструменты и побрели наружу. Канацзучи присоединился к ним, слился с людским потоком, направлявшимся к открытым дверям. Людей вокруг него было около сотни, но он вдруг с изумлением осознал, что чувствует лишь одно, общее сознание. Не было ни отдельных мыслей, ни внутренних голосов — все эти тела контролировал единый разум.

С каждой стороны были видны начальники или надсмотрщики в черном, вооруженные винтовками. Канацзучи увидел еще одну схожей численности группу людей в белых рубахах, приближавшуюся с запада: следующая смена. Про себя он отметил, что черных и желтых лиц в этом отряде больше, чем белых.

Две рабочие команды прошли одна мимо другой и разминулись, обменявшись лишь дежурными улыбками. Новая группа вошла в церковь, и звуки методичной работы тут же возобновились. Смена Канацзучи промаршировала на запад еще с полмили, после чего разбилась на группы поменьше, которые разошлись по трем низким зданиям. Он послушно последовал в жилое помещение под бдительным приглядом вооруженных охранников, никто из которых, впрочем, не обратил на него внимания.

Обстановку спального помещения, общего как для мужчин, так и для женщин, составляли ряды двухъярусных коек, рассчитанных человек на сорок. Вымотанные работники валились на первую попавшуюся и в большинстве своем сразу же засыпали.

Канацзучи вскарабкался на верхнюю койку. Здание охранялось со всех сторон, а чтобы рана в спине зажила быстрее, ему нужен был отдых. Требовалось хоть немного поспать.

Остаток дня актеры провели в гостинице — правила однозначно гласили, что гости общины не могут ходить по ее территории без сопровождения, а такового предоставлено не было, — и лишь к восьми часам вечера были собраны и отведены прямиком в личную резиденцию преподобного. Дом надежды — так называлось это место, если судить по вывеске над входом, — был выстроен в стиле испанской гасиенды; здание заметно выделялось среди других своей красотой. В столовой, как и в других помещениях, насколько они могли заметить по пути, господствовало странное смешение стилей: викторианские, обитые бархатом кресла соседствовали с норвежскими сервантами, персидскими коврами и восточной скульптурой. Впечатление было такое, будто здесь перемешалась домашняя утварь дюжины обладавших разными вкусами и пристрастиями миллионеров.