— Ты рассуждаешь не как женщина, а как медик! — обижается он.

— А потому, что сейчас медик нам гораздо нужнее, чем женщина! Кроме того, не забывай ещё про сотрясение мозга, для лечения которого нужен покой. Допустим, пошла бы я у тебя на поводу. Мы убедились бы: мужчиной ты останешься, но крыша уедет навсегда! Будешь целыми днями ходить за мной и только просить: "Женя, давай потрахаемся!"

Она изображает лицо дебила, отчего Аристов начинает хохотать и, отсмеявшись, говорит:

— Я хотел сказать тебе, Лопухина: выходи за меня замуж! Я пока не в форме, но через месяц, обещаю, ты меня не узнаешь!

Толяну перестали наконец колоть лекарства и сегодня Евгения в бегах: доваривается с врачами, чтобы Аристова назавтра выписали.

— Теперь, Евгений Леонидович, я могу признаться, — говорит она лечащему врачу, не выдержав конспирации. — Я Аристову вовсе не жена!

— А я знаю! — передразнивает он тем же тоном. — По паспорту его жена Нина, а не Евгения.

И смеется над её растерянностью.

На бегу она как раз с Ниной и сталкивается и та окликает её первая.

— Здравствуй, Женя!.. Я не приходила раньше, потому что, думаю, у Толи не было особого желания меня видеть… Как раз перед аварией он позвонил, сообщить, что дает мне развод и домой больше не вернется… Теперь для суда надо подписать заявление от его имени.

Она вытаскивает из сумки исписанный лист.

— Я здесь пишу, что Анатолий постоянно находится в командировках, потому на суде присутствовать не может… В общем, что он не возражает. Отнесешь ему?

— Давай, — подчеркнуто безразлично соглашается Евгения.

Она входит в палату. Толян подтягивается на руках, сгибая и выпрямляя ноги. С некоторых пор он постоянно разминает свое тело. Занимается неистово, до холодного пота, и если в ответ какая-то жилка начинает привычно отзываться, он радуется, как ребенок.

— Тебе тут бумагу принесли. На подпись, — сообщает ему Евгения.

— Наверное, Нина пришла, — догадывается он. — Торопится. Боится, как бы ей калеку не навязали.

— Что ты придумываешь! — возмущается Евгения, не ради защиты Нины, а от того, что слово "калека" вообще приходит ему в голову.

— Не спорь, я её лучше знаю, — говорит Толян и, не читая, размашисто подписывается.

— Хочешь её увидеть?

— Нет!

Евгения выносит листок в коридор.

— И он не удивился? Ничего не сказал? — жадно интересуется Нина.

— Не удивился. Но сказал, что ты торопишься от него избавиться.

— Говорят, он не сможет ходить!

— Никто не знает этого наверняка. Посмотрим, жизнь покажет.

Нина внимательно смотрит на нее, будто впервые видит.

— Повезешь его к себе?

— А ты предлагаешь свою квартиру?

— Нет, но… Его бы мог забрать к себе тот же Кузя! С его-то дворцом! Который он, кстати, выстроил за наш счет! Толя горбатился на него день и ночь! Я говорила, но разве Аристов слушает кого-нибудь, когда речь идет о его драгоценных друзьях!

"Наверное, потому, что в беде именно его драгоценные друзья оказались рядом, — думает Евгения, — а вовсе не ты, которой он подарил не только жизнь, но и все для того, чтобы обустроить её по своему желанию!"

— А почему ты думаешь, что у Кузи ему будет лучше, чем у меня? — спрашивает она как бы между прочим.

Нину её вопрос сбивает с толку. Все-таки, думает она, любовница мужа могла бы вести себя и поскромнее. В своем праведном гневе она не думает о себе, как о такой же грешной, а лишь о женщине, имеющей на Толяна законные права. Невысказанная мысль написана на лице Нины: такие, как Лопухина, подлые и беспринципные, способны разрушать чужие семьи и вести себя при этом, не смущаясь, без стыда и совести.

Евгения с сожалением смотрит на нее. "А я ещё чувствовала себя виноватой, отталкивала любимого человека ради нее, потеряла столько времени!.."

— Потому, что в данный момент это неприлично, — продолжает разглагольствовать Нина. — Я пока что ему жена!

В её словах звучит суровость — пусть разлучница знает свое место!

А разлучница в душе откровенно веселится, отмечая для себя мимоходом, что ещё месяц от таких слов Нины сгорела бы от стыда: она никто, а тут законная!

— Вспомнила! Не скажешь ли, что это у тебя в руке?

Рука Нины непроизвольно дёргается, а взгляд ошарашенно опускается на заявление о разводе.

— Я знаю, что ты хочешь, — безжалостно продолжает Евгения. — Чтобы Толян пожил у Кузи, пока ты не убедишься, что твоя жизнь со вторым мужем складывается, как надо. А если — нет? Тогда и бывший муж — вот он, под рукой! И не мечтай! Обратно Аристова ты не получишь! Что с возу упало, то пропало!

И тут же растерянно замолкает. Чего это она так расходилась?

Лицо Нины гневно искривляется — соперница попала в точку! Но она тут же оправилась и в её словах уже звучит угроза.

— Да если сейчас я эту бумагу порву…

— То для тебя уже ничего не изменится! — доканчивает за неё Евгения.

— Никогда не думала, что ты окажешься такой подлой! — Нина уже пришла в себя. — Только запомни: на чужом несчастье своего счастья не построишь!

— Не поняла, кому это ты говоришь: мне или себе?

Так, не придумав ничего в ответ, Нина уходит, а в голове Евгении начинает буянить внутренний голос. "Посмотрите на эту скромницу — попёрла, как танк! Аристов, оказывается, прав насчёт тихого омута. Только не слишком ли много в нём чертей?!"

В больницу за ними приезжают Кузнецов с другим товарищем Толяна; как бы Аристов не хорохорился, а ходить самостоятельно он не может. Отчаяние плещет в его глазах, когда он делает очередную безнадёжную попытку.

Сегодня он покорно предоставляет друзьям донести себя до лифта.

Машина у Кузнецова огромная, вместительная.

— Крайслер! — хвастается он.

— Кузя любит масштабность, — хмыкает Толян, с помощью Александра забираясь на заднее сидение.

К дому Евгении подъезжают быстро и только здесь она вспоминает:

— Ой, у меня ведь дома беспорядок!

Но в квартире не просто порядок — она сверкает чистотой. Удивлению Евгении нет границ, пока она не находит на кухонном столе записку: "У твоей мамы взяла ключ и прибралась. Приедете — позвони. Очень соскучилась. Надя".

— Ну, если это называется беспорядок, — в восхищении разводит руками Кузнецов.

Евгения протягивает ему записку.

— Вот и весь секрет.

— Ваша подруга? — понимающе кивает он и говорит с какой-то затаённой грустью. — Только друзьями мы и живы! Ругаемся с ними, злимся, а без них и не обойдёмся…