Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У меня были шикарные учителя. Я таскалась повсюду, действительно как за учителем, за нормальным русским буддистом. «Россия — страна самураев…» Хозяин школы карате, самых больших высот у него достигали девчонки. Он целью своей жизни поставил вытравить из бабы бабу. И преуспел. Я на многое у них там насмотрелась. Кое-что уяснила. И теперь, когда ты начнешь тонуть, максимум, что я смогу для тебя сделать, — это протянуть тебе палку. Но отнюдь не руку. И если ты потянешь меня за собой, я эту палку просто отпущу…
Я не баба. Я… редиска. Этот нехороший человек предаст нас при первой опасности…
А тебе действительно нужна баба. Кондовая баба с бесхитростностью питбуля и безупречностью табуретки. Которую так удобно задвигать под стол ногой… Тебе нужна девушка партии. Валькирия революции. Звезда национал, блин, большевизма. Гусыня. Медуза. Колода… Питбулю-табуретке скажешь: «Там!» — и он помчится с вытаращенными глазами, вывалив язык на плечо, с серпом и молотом вместо остановившихся зрачков. Б… архетип: «Звезда национал, блин, большевизма»… И они еще спрашивают, почему я к ним не вступаю… Да застрелюсь…
Похоже, этот тип людей существует всегда. И представлен очень широко. А организации… Организации просто создаются специально под таких людей. Патологические личности, эти оголтелые бабы-комиссарши, осаждавшие Остапа Бендера в перманентном угаре: «Вы отравлены газом! У вас сломана рука!..» Голубович цитирует Ильфа и Петрова. А я теперь буду цитировать своего любимого автора Голубовича: «Медицинская шина здесь не поможет, это для сломанных рук. Для сломанных голов оправданно наложение жгута на шею…»
«Вам нужна Кэтрин, а не я…» А у меня дома… чуть было не сказала: «Замоченное белье киснет»… Томится полунаписанная книжка, в которой я, исполосовав на лоскуты, продаю твою душу. Здесь я только затем, чтобы подсмотреть продолжение. Сам роман для меня важнее его героев. Из всех видов деятельности я признаю только один. Мой собственный. От меня немного странно ждать собачьей преданности. Я могу быть разве что влюблена как кошка. Но даже это поправимо…
— И о чем книга?
— О детективе. Он влюбляется не в ту женщину.
— И что дальше?
— Она убивает его…
Одна попытка угадать, откуда цитата…
Сережа, ты выбрал себе не ту женщину. Тебе нужна не женщина.
Тебе действительно нужна нацболка…
Но…
Ты обречен на меня… пока я сама тебя не брошу…
О, черт! Вот она, клиника… Ей же НЕ ХВАТАЕТ тычков, пинков, понуканий, унижения и чьей-то чужой власти! Раб задыхается без ошейника!..
Я вспоминаю, как однажды в позапрошлой жизни мы с первым мужем отправились на свадьбу его родственника. Муж пил за троих (буквально, просто за столом больше не пил никто) и вскоре словил мощнейшую белку. Он вылез в чистом поле и вдохновенно указал куда-то на горизонт:
— Пойдем… туда!..
Я развернулась и свалила на… Мысли не возникло его держать. И очень удивилась, когда ночью его все-таки за ноги приволокли домой. Почему он не подох где-нибудь там, «в чистом поле», со своим незамутненным безумием, я не знаю… А я на это рассчитывала…
Однажды я рассказала Тишину эту историю. И если он не передал ее Соловью, значит, он слегка подставил своего друга. Не просветив того, какую змею тот пригрел…
Картинки, на которые я насмотрелась в первом браке, — это такая энциклопедия русской жизни. Вот тогда-то я и поняла, что живу среди инопланетян…
— А-а!.. Ой, Катюша, подожди, на, на, надень тапки!..
Хозяйка меня прямо-таки озадачивает, когда вдруг напролом кидается из кухни сбрасывать с себя старые, покореженные, изглоданные жизнью тяжелые опорки. Мы с мужем что-то долго добирались до его родителей. Я наконец-то избавилась от туфель и теперь с наслаждением встаю ступнями на прохладный пол.
— Спасибо, не…
— Надень, надень! — Она мчится раболепствующим тайфуном, и уже мне под ноги с грохотом валятся эти жуткие шлепки. Я с отвращением смотрю на их измочаленные черные внутренности, а заодно и на ее в высшей степени сомнительные ноги. Мне — вот это надеть? Да меня здесь оскорбляют…
— Нет, спаси…
— Да ты что, пол такой грязный, холодный! Ребята, — умоляюще заглядывает она в глаза, — простите меня, ради бога! Я еще не убиралась! Я сегодня весь день стираю, и отец еще…
Я смотрю на нее с растущим раздражением и недоумением. Да что же это такое? Какой-то бульдог со стальными челюстями и подобострастно заискивающими глазами. Ее чертово гостеприимство… Именно так выглядят приветствия дурных собак, всей тушей бросающихся тебе на шею: затопчут в прихожей на хрен! Подсказываю рецепт. У собак нет пресса, и удар ногой в живот будет очень эффективен…
Поток раболепных извинений, который она со всей мощью обрушивает на меня, загоняет меня в очень неловкое положение. Я не знаю, как с ней общаться. То, что я пытаюсь сказать ей в своей нормальной ровной манере и нормальным человеческим голосом, она не воспринимает. Чтобы разговаривать с ней на понятном ей языке, мне в ответ придется забиться в таких же визгливых конвульсиях: «Ах-ах-ах! Спасибо! Извините! У-тю-тю… Уси-пуси…» И далее по тексту. Хотя я всерьез убеждена, что при встрече надо говорить: «Здрасте». И этого достаточно. Но здесь это расшибающееся в лепешку «извините» входит в обязательную программу…
Такой сложный трюк — и без подготовки? И, собственно, за что мне извиняться и зачем лебезить? Я ей ничего не должна. Она мне ничего не должна. Вполне можем позволить себе общаться, как цивилизованные люди. Без гипертрофированных и отдающих клиникой ничем не обоснованных ужимок. Да в конце-то концов, она ведь здесь хозяйка, она меня унижает, когда начинает так унижаться передо мной! И самое главное: почему?! Господи, она меня просто третирует…
Картина маслом: она бьется в подобострастном припадке, а я смотрю на нее заледеневшим взглядом. Как на идиотку…
— Мамка, я тут шмотку принес.
Ее великовозрастный сынок начинает вытягивать из мешка штаны в стирку — и меня оставляют в покое. Битва в прихожей меня сильно настораживает, и на кухню я захожу с опаской…
— Ой, ребята, мне ведь и угостить вас нечем, вот, сами разогревайте, я совсем замучилась со стиркой, вот суп…
Она причитает без умолку, всплескивая руками. Я замечаю на свету: у нее странное, устало-светящееся, какое-то прозрачное лицо.
— Катюша, ты будешь рыбу или, может, котлеты, есть рис, овощи, вот еще картошка, ребята, вы берите, вот шпроты еще откройте, Катюша, давай я тебе положу…