Утром по дороге в участок Трой, естественно, вновь и вновь предвкушал тот миг, когда вручит шефу карточку с информацией, добытой исключительно по собственной инициативе (Миранда была уже начисто забыта). Информацией, которая изменит весь ход расследования.

Поначалу он планировал затаиться и, словно бы невзначай, скромно внести свой вклад в общее дело во время девятичасового совещания. Затем подумал, не вывесить ли сведения на доску и подождать, пока заметят. Или этак небрежно положить карточку на стол шефа: «Взгляните, сэр. Это может пригодиться».

В результате он не использовал ни одну из заготовок. Почти бегом преодолел расстояние от парковки до приемной отдела уголовного розыска, на всех парах пронесся по коридору и ворвался в дежурку с криком:

— Эгей! Смотрите, что я нарыл!

Не вышло из сержанта Крутого Джо. Но для него, больше всего на свете желавшего похвал и всеобщего восхищения, достаточно было эффекта, который он произвел. Успех до сих пор кружил ему голову.

Он снова забарабанил в облезлую дверь. Барнаби тем временем прошелся по общему балкону, заглядывая в окна оставшихся трех квартирок. Из них только одна, самая дальняя, имела вид нормального человеческого жилища. Та, что находилась над букмекерской конторой, была забита пачками писчей бумаги, коробками с растворимым кофе и чаем, башнями вложенных один в другой и запаянных в полиэтилен одноразовых стаканов. Третья пустовала.

Трой наклонился, приподнял исцарапанный алюминиевый козырек над щелью для писем и заглянул внутрь. Никаких признаков человеческой жизни.

— Там никого, шеф.

Сержант был разочарован. Он уже сочинил другой сюжет: появляется Сара Лоусон, она растеряна, испугана, пытается сбежать. Или захлопнуть дверь у них перед носом. В обоих случаях сержант Трой станет тем человеком, который ее задержит.

— Не о чем беспокоиться. — Барнаби стоял, положив локти на кирпичную балюстраду, и наслаждался ощущением дождевой свежести на лице. — Она вернется.

Этим утром он не стал терять время, добиваясь ордера на обыск. Главное — как можно скорее задержать женщину. Эту ее нору и «Лавры» они успеют обыскать хоть сегодня, хоть завтра, в любое время.

— Тут напротив кебаб-хаус. Давай-ка выпьем кофе. Мы вполне можем наблюдать за квартирой оттуда.

Но попить кофе не получилось. Едва они присели и сделали заказ, как увидели свою добычу на другой стороне улицы, Сара брела словно через силу, тяжело переставляя ноги.

— Подгоняй машину, — приказал Барнаби.

Комната для допросов на цокольном этаже не имела окон, но ярко освещалась двумя рядами флуоресцентных ламп. Белые стены, обшитые перфорированными панелями из гипрока, стулья с плюшевыми сиденьями и удобными подлокотниками, светло-серый стол. По-казенному функционально, но едва ли пугает. Ничто здесь, можно сказать, не внушало страха, не ввергало в отчаяние, кроме разве что местоположения комнаты.

Однако едва Сара Лоусон оказалась в этом помещении, на ее лице появилось испуганное выражение. Барнаби понял, что именно комната, а не сами обстоятельства вызвала подобную реакцию, потому что раньше задержанная вела себя иначе.

Когда он преградил ей дорогу возле букмекерской конторы, назвал по имени и сказал, что им нужно поговорить, Сара уставилась на него, как на абсолютного незнакомца, и лишь спустя минуту равнодушно обронила:

— А, это вы…

Старший инспектор понял, что заблуждался: что бы ни побудило ее в спешке оставить «Лавры», это был не визит полиции. Открытие смутило его, и он до сих пор пребывал в некоторой растерянности.

Нельзя сказать, что Сара Лоусон была счастлива отправиться с ними в участок. Она спросила, много ли времени займет их беседа, почему нельзя поговорить прямо здесь и сейчас. Неохотно забираясь в автомобиль, блуждала взглядом по улице и продолжала посматривать то в одно окно, то в другое, пока они не удалились на приличное расстояние от центра города.

Она так явно кого-то высматривала, что Барнаби предложил подождать, пока она оставит в квартире записку. Правда, умолчал, что ей придется ознакомить их с ее содержанием. В любом случае предложение она отклонила.

Сара поблагодарила за чай, который принесли ей в комнату для допросов, но к нему не прикоснулась. Допрос продолжался уже тридцать минут. Понурая, ко всему безразличная, она выказывала такое глубокое, абсолютное равнодушие к происходившему, что с тем же успехом, подумал Трой, они могли адресовать свои вопросы глубинам колодца в садике позади «Лавров».

Вид ее, несколько неухоженный в их последнюю встречу, решительно изменился к худшему. На ней было все то же серовато-синее платье, теперь уже не очень чистое и успевшее вымокнуть, пока они стояли на дожде. Она исхудала. Тусклые волосы слиплись и тяжело ложились на плечи свалявшимися прядями. Кожа выглядела дряблой и шершавой, и хотя в комнате работал небольшой, но энергичный вентилятор, у нее на лбу выступили крупные капли пота. Пальцы теребили воротник платья, словно ей не хватало воздуха. Заговорила она всего в третий раз с тех пор, как оказалась в допросной:

— Не могли бы мы поговорить где-нибудь в другом месте? Здесь… здесь я задыхаюсь. Пожалуйста, очень прошу!

— Боюсь, все другие помещения заняты, — отозвался старший инспектор. То была ложь. Но Барнаби, обнаружив слабое место в глухой обороне допрашиваемой, решил обратить это в свое преимущество, а потому прибавил: — Как только мы завершим формальную часть нашей беседы, мисс Лоусон, мы можем продолжить ее в кабинете. — И добавил: — На четвертом этаже.

Она ничего не сказала, но ее лицо немного просветлело.

«Уж не страдает ли она, чего доброго, клаустрофобией?» — встревожился старший инспектор. Если так, следовало поостеречься. Умелому защитнику это позволит поставить под сомнение все результаты допроса, сославшись на недопустимое давление.

— Как я уже говорил вам, мисс Лоусон, вы можете вызвать своего адвоката.

— У меня нет никаких адвокатов.

— Дежурный защитник предоставляется судом.

— Зачем это мне? — И, не дожидаясь ответа, Сара попросила: — Давайте покончим со всем этим поскорее.

— Давайте. Сначала я хотел бы вернуться к нашей предыдущей беседе. У нас там не все сходится с датами. Вы сообщили, что смотрели «Фаринелли-кастрата» вечером в понедельник десятого июня. На самом деле этот фильм последний раз показывали в субботу.

— Да? Ну, значит, тогда я его и видела. Или еще раньше, на неделе. Разве это так уж важно? — В последней фразе звучало не столько наивное неведение, сколько глухое безразличие.

— Так чем вы на самом деле занимались десятого?

— Копалась в саду, полагаю.

Барнаби, избравший осторожную тактику, не стал педалировать ситуацию. Не стал упирать на то, что Паттерсон, по его словам, заглядывал к ней около восьми, но не нашел ни ее, ни машины. Это он прибережет для второго раунда. Старший инспектор поменял тему, заговорив о смерти Алана Холлингсворта: насколько близко она знала этого человека?