Частично виной всему была вчерашняя стычка. Он нисколько не сожалел, что отказался налить Калли еще вина. Как не раскаивался и в том, что не ответил на попытки его задирать. Просто любая, даже самая маленькая размолвка с дочерью всегда выбивала его из равновесия. К счастью, дочь, великая спорщица, не любила дуться. Вчера же перед сном она позвонила, сказала, что он был прав, а она нет, что она любит их обоих, и напомнила, что у мамы скоро день рождения.

Подумав о жене, Барнаби тут же вспомнил, что вчера опрометчиво пообещал ей обязательно послушать диск, который она недавно ему буквально навязала. «Четыре последние песни» Рихарда Штрауса.

Он отнекивался, говоря, что любит только популярную классику. Джойс уверяла, что это и есть популярная классика и что пора бы ему расширить свои горизонты. Зная, что возможность спокойно посидеть и что-либо прослушать от начала до конца мужу выпадает только в машине, Джойс вложила диск в проигрыватель, а поверх прикрепила чистую почтовую открытку с изображением большого уха.

Любовь Барнаби к тому, что он полагал «мелодичной музыкой», имела давние корни. Мальчиком он мог часами слушать вместе с отцом грампластинки на заводном граммофоне в ящике из темного дуба.

Когда звук начинал плыть и голоса уже звучали фальшиво, он кидался вертеть ручку граммофона, чтобы восстановить нормальное звучание. Иногда ему даже позволяли заменить сносившуюся иглу, из-за которой в мембране слышались хрипы.

В основном это были записи оперной труппы Карла Розы[64]. Арии из «Веселой вдовы», «Летучей мыши», «Цыганского барона». Это было потрясающе… Мелодии, под которые вальсирует сердце…

Барнаби со вздохом нажал кнопку «Пуск».

Ученики Джойси всегда хотели исполнять что-нибудь эдакое. Случалось, что Барнаби находился дома, когда Джойс занималась с ними пением, и, выходя из кабинета, он не верил своим ушам. Не мог взять в толк, как это люди согласны платить неслабые деньги, чтобы их научили издавать фальшивое кваканье. Неудивительно, что кот при этом всякий раз забивался под диван.

Восхитительный голос Кири Те Канава лился из окна его машины. Водитель автомобиля, ползшего по соседней полосе, остолбенело уставился на Барнаби. Тот поспешно прикрутил звук и поднял окно.

С тех пор как в одном из детективных телесериалов миру был явлен коп — поклонник оперы, Барнаби иногда чувствовал себя очень неловко. Рассеянно слушая музыку в пробке или при остановке на светофоре, он смущенно думал, что его могут заподозрить в подражании знаменитому инспектору Морсу.

Барнаби понимал, что это полная ерунда. В конце концов, никто вокруг не знает, что он — старший инспектор полиции. А если и знает, то что с того? Если бы жизнь временами не подражала искусству, что сталось бы с этим миром?

Подъехав к участку, он припарковал машину в специально отведенном ему месте и выключил запись. Неплохо, даже очень неплохо, но не сравнится с пасхальным хором из «Сельской чести» Масканьи.

В дежурном помещении стояла угнетающая тишина. Конечно, можно было сказать себе в утешение, что еще нет и восьми; что позади долгое ночное дежурство; что простые граждане только протирают глаза и не спешат поделиться с местными копами полезной информацией. И все же… И все же никуда не спрятаться от чувства, что жернова Господни мелют хоть и верно, но очень уж медленно, того и гляди застопорятся.

Старший инспектор налил себе кофе из стоявшего на подогреве кофейника. Напиток уже несколько раз кипятили, и потому он сильно горчил.

День кое-как тянулся. За неимением новостей Барнаби снова пересмотрел все, что было найдено им и сотрудниками. Перечитал протоколы опроса жителей Фосетт-Грина, записи бесед в фирме «Пенстемон», Колпортской и Национальной компании, разговор с Фредди Блейкли.

Ему стало казаться, будто у него не голова, а миска супа, заправленного макаронным алфавитом. Зачерпнешь — и какие-то буквы из теста всплывают сразу. К ним присоединяется еще несколько. Кажется, вот-вот можно будет прочесть что-то осмысленное, но они опять уходят на самое дно миски. Черпнешь еще раз — и вообще ничего путного не выловишь.

Трой, давно научившийся с ходу распознавать настроения шефа, кроме того, овладел искусством быть под рукой, не мозоля глаза. Окопавшись в соседнем кабинете, он готов был явиться по первому зову старого ворчуна, но выдерживал между собой и шефом безопасную дистанцию, чтобы не угодить под горячую руку, если тот даст волю гневу.

Сержант понимал, почему шеф впал в мрачность. Ему и самому было тошно. Случается, что тебя так и подмывает схватить это самое дело, как короб, и трясти, пока что-нибудь внутри не выдаст себя подозрительным бряканьем. Трясти, пока не изменится весь расклад, пока кто-либо из участников дела не запоет по-новому.

Взять хотя бы Сару Лоусон. На месте шефа он повел бы допрос иначе. Давить на допрашиваемого надо, когда он раскис и потек, считал Трой. А теперь, даже если эту дамочку выловят в ближайшие двадцать четыре часа, она будет готова к отпору. Небось, успела за трое-то суток привести в порядок и себя, и свои мысли. Снова и снова прошлась по своей истории. Отшлифовала до зеркальной гладкости, не оставив зацепок для вопросов.

Так-то оно так, но следует помнить, что неплохо проявлять осмотрительность, когда имеешь дело с представителями пресловутого среднего класса. Тут себе не позволишь того, что прошло бы с дымящейся кучкой отбросов из какой-нибудь занюханной многоэтажки. Особы вроде этой Лоусон будут втюхивать тебе, будто у них и на ночной горшок денег нет, а тем временем трахаться с местным членом парламента. Умный человек не станет поворачиваться к ним спиной.

В настоящий момент сержант Трой вообще не слишком благоволил к слабому полу. Все бабы — прирожденные обманщицы. Хотя бы та же Джеки с обманчивой фамилией, как оказалось — отнюдь не на все готовая. Рыжая стерва просто дразнила его.

Горячая штучка, кто станет спорить. Если бы Троя спросили, на сколько жгучих перцев тянет ее распаляющий экстерьер, он бы, не колеблясь, сказал — не меньше чем на четыре. Но когда придет время для дегустации, каждая порция встанет вам не меньше чем в три сотни калорий.

А что на деле? Скоренько опрокинула кружку лагера с лимонадом в «Голове турка» и умчалась готовить ужин своему муженьку. Объяснила, что если перед благоверным не поставить тарелку с горячей едой, когда он придет с работы, то после с ним будет не совладать. Трой лишь мрачно обронил ей вслед, что вполне понимает чувства ее супруга.

Тут в невеселые размышления сержанта вторгся оживший факс. Трой встал, прочел вылезшую из аппарата распечатку и оторвал ее с некоторым удовлетворением. Это должно взбодрить шефа.

— Кое-что из Хитроу, сэр. — Он положил факс поверх блокнота Барнаби. — Хоть и маленький, но все же прорыв, я думаю.