«Но почему, почему?» — спрашивала она себя, свернувшись в постели в позе эмбриона. Может быть, тот факт, что они сидят здесь в снежном заточении, значительно больше расшатал нервы, чем ей казалось… Или в ней поселилось скрытое чувство клаустрофобии, пробившее себе дорогу… А может быть, ее запутанные чувства к Ральфу постепенно довели ее до помешательства… Или то, что они уже без малого неделю сидят здесь и не могут толком найти выход из собственного безмолвия… Но как все это связано с ее профессией, с внезапной мощной потребностью от всего освободиться?

…Это вечное чувство пустоты в желудке постепенно сводит с ума!

Барбара стала вспоминать, когда она в последний раз плакала. Дело это оказалось непростым, поскольку такие эпизоды случались редко. Ей припомнился процесс, в котором она за два года до этого выступала защитницей; довольно запутанное дело о жестоком обращении с детьми, потребовавшее очень внимательного отношения и вызвавшее много эмоций. Барбара, как адвокат, получила свою долю гнева, направленного на подозреваемого, а впоследствии и обвиняемого. Она вчистую проиграла процесс, и в течение нескольких дней газеты ерничали и осыпали ее ехидными насмешками. И наконец однажды, когда она утром читала бульварную газету, нервы ее не выдержали, и Барбара в течение двадцати минут плакала навзрыд: от злости, ярости и оттого, что она просто не привыкла проигрывать.

Это была новая мысль: может быть, она плакала, потому что испытывала чувство поражения? Тем, что доверитель застрелился, ее эго был нанесен удар. Неужели он лишил ее, таким образом, победы, а она до сих пор не научилась мириться с тем, что все может выйти из-под ее контроля? Сколько еще было в ней от той девушки, которой она когда-то была и о которой больше не хотела вспоминать, раз такая история выбивает у нее почву из-под ног?

Перед этим, на кухне, Барбара в какой-то момент высвободилась из объятий Ральфа и опустилась на один из стульев, стоящих у стола. Она знала, что выглядит сейчас как зареванный ребенок: бледные щеки, красные глаза, распухший нос и растрепанные волосы. Она немного отдышалась, и Ральф сделал ей чай из листьев мальвы — его мать всегда утверждала, что он обладает успокаивающим действием. Потом нашел в телефонной книжке номер Синтии Мур, владелицы универсального магазина, и исчез в гостиной, чтобы позвонить ей и спросить, какова ситуация в деревне и когда можно рассчитывать на помощь. Барбара небольшими глотками пила чай. Она слышала, как Ральф разговаривает, но не могла разобрать, что именно он говорит. Наконец он вернулся в кухню.

— Синтия считает, что завтра я должен обязательно поехать на лыжах в деревню. Они не успевают с уборкой дорог. Тракторы чистят главную улицу, но они не могут расчищать каждую второстепенную дорогу, ведущую к отдельным домам. Так что нам остается только этот вариант.

Барбара кивнула.

— О’кей, — произнесла она пискляво.

Ральф озабоченно посмотрел на нее.

— Всё в порядке?

— Да, все нормально, — ответила Барбара и тут же опять начала плакать.

Ральф решительно поднял ее со стула и взял под руку.

— Ты сейчас же пойдешь в постель, — сказал он, — а эту проклятую рукопись оставишь здесь, внизу. Это многочасовое чтение при плохом освещении постепенно сведет тебя с ума.

Наверху он помог ей раздеться; при этом Барбара не думала о том, что уже давно избегает его присутствия, когда не одета. Она натянула футболку и толстый свитер, а когда легла в постель, Ральф заботливо укрыл ее. Она отметила, что ей приятна его забота, хотя раньше она всегда противилась, когда за ней кто-то ухаживал.

— Спасибо, — тихо сказала Барбара.

— Я внизу, если что, — сказал он и вышел из комнаты.

Через час она поняла, что не может уснуть. Сначала ее изнурили слезы, а теперь возникло чувство беспокойства, которое, казалось, усиливалось с каждой минутой. «Вероятно, Ральф ошибся, — думала она, ворочаясь в постели. — Чай из мальвы — это не успокоительное средство, а в чистом виде возбуждающее».

Попробовала щелкнуть выключателем, но света по-прежнему не было. Барбара стала ощупывать тумбочку, потом наконец нашла спички и зажгла свечи на подсвечнике. Посмотрела на часы. Стрелки показывали начало одиннадцатого. Слишком рано для такой полуночницы, как она.

Барбара вспомнила о рукописи, которая осталась внизу на кухонном столе. Даже если Ральф считал, что причиной ее нервного срыва явилось многочасовое чтение, ну и что? Она была совершенно уверена в том, что ворочаться без сна в постели гораздо хуже. То, что Барбара читала «дневник» Фрэнсис, как Ральф называл его, все равно с самого начала было для него словно бельмо на глазу. И потом, это не дневник! И потом, из всех, кто там упоминался, больше никого не осталось в живых!

Ей не терпелось приступить ко второй части рукописи. В конце концов Барбара встала. Осторожно спустилась вниз — может быть, Ральф ничего не заметит… Правда, она в любом случае не позволила бы ему давать ей указания, но сейчас не хотела с ним спорить. Только что он был таким заботливым… Странно, что ей было немного больно вспоминать об этом.

Из-за осторожности Барбара не стала брать с собой свечу, так как свет наверняка привлек бы внимание Ральфа. Ей пришлось некоторое время постоять на темной, ледяной лестнице, пока глаза не привыкли к темноте. Теперь она могла спуститься вниз. Дважды скрипнули ступени, но потом все стихло. Может быть, Ральф уже давно спит…

В кухне Барбара ориентировалась без каких-либо затруднений. В окно падал лунный свет, освещая стоящие на столе пустые стаканы из-под бренди, тарелки с крошками хлеба, заварочный чайник. От плиты шел небольшой жар. Барбара собрала рукопись и вышла из кухни так же тихо, как и вошла в нее.

Идя по коридору, невольно посмотрела через открытую дверь в столовую — и резко остановилась.

Она увидела Ральфа.

Точнее сказать, лишь его силуэт на фоне холодного света, проникавшего снаружи. Он стоял у окна, повернувшись к ней спиной. Барбара не знала, заметил ли он ее, или ему было просто безразлично, что она бродит здесь, внизу. Ральф стоял неподвижно и смотрел в окно; и что-то в его позе — слегка ссутуленные плечи, напряжение во всем теле? — выдавало его одиночество. В бессловесном взаимном выражении чувств, которого не было даже в лучшие годы их влюбленности, Барбара ощущала, насколько одинок он был и какую боль ему причиняет это одиночество. Она порывисто и испуганно вздохнула, и Ральф обернулся. Казалось, он не удивился, увидев ее перед собой, — возможно, перед этим слышал ее шаги.

— Не можешь уснуть? — спросил он.

Барбара подняла рукопись вверх и виновато улыбнулась.

— Не могу. Нужно что-то почитать на ночь.

Ральф кивнул.

— Иногда это помогает. Я имею в виду — если не можешь уснуть.

— Тоже скоро ложишься?

— Да. Но еще не поздно. — Он сделал движение головой в сторону окна. — На улице очень светло.