то усталый скрывался в пещеру.

Клином, длинен и остер, далеко́ выдвигается в море

Мыс, с обоих боков омываем морскою волною.

780 Дикий Циклоп на него забрался и сел посередке.

Влезли следом за ним без призора бродящие овцы.

После того как у ног положил он сосну, что служила

Палкой пастушьей ему и годилась бы смело на мачту,

Взял он перстами свирель, из сотни скрепленную дудок,

785 И услыхали его деревенские посвисты горы,

И услыхали ручьи. В тени, за скалою укрывшись,

С Акидом нежилась я и внимательным слухом ловила

Издали песни слова, и память мне их сохранила.

«Ты, Галатея, белей лепестков белоснежной лигустры,

790 Вешних цветущих лугов и выше ольхи длинноствольной,

Ты светлей хрусталя, молодого игривей козленка!

Глаже ты раковин тех, что весь век обтираются морем;

Зимнего солнца милей, отрадней, чем летние тени;

Гордых платанов стройней, деревьев щедрее плодовых;

795 Льдинки прозрачнее ты; винограда поспевшего слаще.

Мягче творога ты, лебяжьего легче ты пуха, —

Если б не бегала прочь! — орошенного сада прелестней.

Но, Галатея, — быков ты, еще не смиренных, свирепей,

Зыбких обманчивых струй и тверже дубов суковатых,

800 Веток упорней ветлы, упорней лозы белолистой;

Горных ты бешеней рек, неподвижнее этих утесов;

Жгучее пламени ты, хваленых надменней павлинов;

Трибул ты сельских грубей: лютее медведицы стельной;

Глуше, чем моря прибой, беспощадней задетой гадюки.

805 И, — это прежде всего, кабы мог, у тебя бы я отнял! —

Ты убегаешь быстрее оленя, гонимого звонким

Лаем, и даже ветров дуновенья воздушного легче.

Если б ты знала меня, не бежала бы, но прокляла бы

Ты промедленье свое, меня удержать бы старалась.

810 Есть у меня на горе́ с нависающим сводом пещеры,

Даже и в лета разгар у меня не почувствуешь солнца, —

И не почувствуешь стуж. Под плодами сгибаются ветви;

Есть на лозах витых подобные золоту гроздья,

Есть и пурпурные. Те и другие тебе сберегаю.

815 Будешь своею рукой под тенью рожденные леса

Нежные ягоды брать; рвать будешь осенние терны,

Слив наберешь — не одних от черного сока багровых,

Но и других, благородных, на воск весенний похожих.

Станешь моею женой, — недостатка не будет в каштанах,

820 Да и во всяких плодах: к услугам твоим все деревья.

Этот вот скот — весь мой, и немало в долинах пасется;

Много укрыто в лесу, но много и в хлевах пещерных.

Если спросишь меня — числа я назвать не сумею;

Бедным — подсчитывать скот. Коль его я расхваливать буду,

825 Ты не поверишь словам. А придешь — так сама убедишься,

Как еле-еле несут напряженное вымя коровы.

Есть — приплод молодой — ягнята в теплых овчарнях,

Есть и ровни ягнят — в других овчарнях козлята.

Век белоснежное есть молоко. Для питья остается

830 Часть. Другую же часть сохраняют творожные сгустки.

И не простые дары тебя ждут, узнаешь и больше

Радости: лани там есть, и зайцы есть там, и козы,

Там и чета голубей, и гнездо с древесной вершины.

Двух я недавно сыскал, — играть они могут с тобою, —

835 Сходных друг с другом во всем настолько, что ты ошибешься,

Там на высоких горах волосатой медведицы деток.

Я их достал и сказал: госпоже сохраним их в подарок!

Вынырни только — пора! — головой из лазурного моря!

О Галатея, приди! Подарков моих не отвергни!

840 Знаю свое я лицо: в отражении влаги прозрачной

Видел себя я на днях, и моя мне понравилась внешность.

Как я велик, посмотри! Не крупней и Юпитер на небе

Телом, — уж если у вас повествуют, что миром какой-то

Правит Юпитер. Мои в изобилии волосы пали

845 На запрокинутый лоб и, как лес, затеняют мне плечи.

Ты о щетине густой, на всем моем теле торчащей,

Дурно не думай, затем что без зелени дурны деревья;

Конь — коль на шее его золотая не треплется грива;

Птиц покрывает перо; для овец их шерсть — украшенье.

850 Муж красив бородой и колючей щетиной на теле.

Глаз во лбу у меня единственный, величиною

Вроде большого щита. Что ж? Разве великое солнце

В мире не видит всего? А глаз его круглый единствен.

Кроме того, мой отец владыкою в вашем же море;

855 Будет он свекром тебе. О, сжалься, молителя просьбы

Выслушай! Ибо одной твоей покоряюсь я власти.

Я презираю Эфир и Юпитера с молнией грозной, —

Но лишь тебя, Нереида, боюсь. Свирепее гнев твой

Молний. Отвергнутый, я терпеливее был бы, пожалуй,

860 Если б бежала ты всех. Но зачем, оттолкнувши Циклопа,

Акида любишь, зачем моих ласк милей тебе Акид?

Пусть он пленится собой и пленяет тебя, Галатея, —

Хоть не хочу я того! Но случаю дай подвернуться, —

Сразу почувствует он, сколь мощно подобное тело!

865 Проволоку за кишки, все члены его раскидаю

В поле и в море твоем, — там пусть он с тобою сойдется!

Я пламенею, во мне нестерпимый огонь взбушевался, —

Словно в груди я ношу всю Этну со всей ее мощью,

Перенесенной в меня! Но тебя, Галатея, не тронешь!»

870 Попусту так попеняв (мне, все было издали видно),

Встал он и, бешен, как бык, с телицей своей разлученный,

Не в состоянье стоять, по лесам и оврагам блуждает.

Нас, не видавших его, не боявшихся дела такого,

Лютый заметил Циклоп и вскричал: «Все вижу, и этот

875 Миг да будет для вас последним мигом любовным!»

Голос его был таков, какой подобает Циклопу

В бешенстве; криком своим устрашил он высокую Этну.

Я, испугавшись, спешу погрузиться в соседнее море.

А Симетидин герой убегал, обращаяся тылом,

880 И говорил: «Помоги, Галатея! Молю! Помогите,

Мать и отец! Во владеньях своих от погибели скройте!»

Но настигает Циклоп. Кусок отломал он утеса

И запустил. И хотя лишь одной оконечностью камня

В Акида он угодил, целиком завалил его тело.

885 Я совершила тут все, что су́дьбы свершить дозволяли,

Чтобы прадедову мощь получил погибающий Акид.

Алая кровь из-под глыбы текла; чрез короткое время

Слабый пурпуровый цвет исчезать начинает помалу.

Вот он такой, как у рек от весеннего первого ливня;

890 Вскоре очистился; вот зияет, расколота, глыба,

И из расщелин живой вырастает тростник торопливо,

Рот же отверстый скалы зазвучал извергаемой влагой.

Дело чудесное! Вдруг выступает, до пояса виден,

Юноша, гибкими он по рогам оплетен камышами.

895 Он, — когда бы не рост и не лик совершенно лазурный, —

Акидом был. В самом деле уже превратился мой Акид

В реку: доныне поток сохранил свое древнее имя».

Кончила