Прекращение военных действий на советско-польском фронте, поражения десантов на Дону и Кубани, неудача Заднепровской операции не позволили Правителю Юга России осуществить широко задуманный план создания антибольшевистского фронта на основе максимально возможного признания автономных, суверенных прав государственных образований, возникших на территории бывшей Империи. С октября 1920 г. наметились новые тенденции политического курса, при котором поддержка со стороны иностранных государств еще сохраняла свое значение, но уже не определялась как фактор единственно возможный для защиты «крепости Крым», снова ставшей «осажденной» в результате военных поражений осени 1920 г.

Военно-политическое положение российских антибольшевистских формирований на территории Польши.

Деятельность Русского Политического Комитета Б. В. Савинкова, формирование 3-й Русской армии, Русской Народной Добровольческой армии, их роль в создании «единого антибольшевистского фронта».

Стремление к расширению военного и политического сотрудничества со всеми силами, ведущими «борьбу с большевизмом», объективно побуждало к сближению Главного Командования Русской армии и Правительства Юга России с Польшей. Этому способствовали советско-польская война и поддержка польского правительства Францией, заинтересованной также в возможной легализации белого Крыма (как одного из звеньев т. н. «Малой Антанты» – антисоветского и антигерманского «буфера» из государств Восточной Европы).

Нельзя сказать, что отношение к Польше со стороны южнорусского Белого движения не было последовательным. На протяжении 1918–1919 гг. во всех официальных и официозных заявлениях, сделанных лидерами Белого дела, Верховным Правителем России Колчаком и министром иностранных дел Сазоновым, подчеркивалось, что Польше, как это уже было заявлено в Манифесте Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича в 1914 г. и в декларации Временного правительства в 1917 г., гарантируется самая широкая автономия, вплоть до создания самостоятельного государства, и со стороны России (в отличие от отношения к республикам Прибалтики, Закавказья, Украине) признание государственного суверенитета не встретит принципиальных возражений. Уместно, правда, отметить, что если в Манифесте Николая Николаевича речь шла о «стирании границ» и «воссоединении польского народа воедино под Скипетром Русского Царя» (что можно было понимать и как возрождение польской государственности в статусе Царства Польского до 1831 г.), то в заявлениях Временного правительства говорилось о полном суверенитете[352].

В 1918–1919 гг. весьма важное уточнение делалось применительно к линии государственной границы между Польшей и «будущей Единой Россией» (а не РСФСР, БССР или УССР). Отмечалось, что речь может идти только об «этнографических пределах» расселения «польского народа», а окончательный статус всех спорных территорий можно решить посредством «плебисцитарного права» и, безусловно, с санкции Всероссийского Учредительного Собрания.

Как вспоминал Деникин, «рядом международных трактатов, заключенных на Версальской конференции в середине 1919 г., установлена была западная граница Польши. Что же касается восточной, то решение этого вопроса без России представляло непреодолимые трудности. И только в начале декабря Верховный Совет определил, наконец, временную границу (так называемая линия Керзона), проведя ее примерно по рубежам бывшей русской Польши, без Гродно и Брест-Литовска. В этих пределах Польше предоставлено было ввести нормальное государственное управление, тогда как дальнейшее расширение на восток ставилось в зависимость от соглашения с Российским Учредительным Собранием». Что же касается позиции самого Главкома ВСЮР, то Деникин отмечал, что его «признание независимости Польши было полным и безоговорочным. Еще до падения Германии, когда Польша находилась в австро-немецких тисках, я формировал польскую бригаду полковника Зелинского (будущего представителя УНР в Варшаве. – В.Ц.) «на правах союзных войск», с самостоятельной организацией и польским командным составом. Эта бригада, со всей ее материальной частью, при первой же возможности была отправлена мною морем (декабрь 1918 г.) на присоединение к польской армии. С начала 1919 г. на территории Вооруженных Сил Юга находился уполномоченный Польского Национального Комитета, признанного и Антантой, граф Бем-де-Косбан – в качестве представителя Польши; он встречал широкое содействие со стороны моего правительства в отправлении своих официальных миссий»[353].

История «польской бригады» в составе Добрармии действительно представляла собой показательный пример выражения позиции Белого движения по отношению к независимости Польши. Еще 30 мая 1918 г., накануне 2-го Кубанского похода, за подписью Верховного Руководителя Добровольческой армии генерала Алексеева и командующего армией генерала Деникина был составлен декларативный документ, выражавший цели армии и важность «славянского единства» в «борьбе против германобольшевизма»: «Добровольческая армия борется за спасение России путем: создания сильной, дисциплинированной и патриотической армии…, установления в стране единства и общегосударственного правового порядка; стремясь к совместной работе со всеми русскими государственно мыслящими людьми, Добровольческая армия не может принять партийной окраски»; вопрос о формах государственного строя является последующим этапом и станет отражением воли русского народа после освобождения его от рабской неволи и стихийного помешательства… Добровольческая армия организуется на началах воинской дисциплины, порядков и уставов, принятых в армии до революции, с незначительными изменениями, вызываемыми требованиями справедливости и уважения к каждому рядовому воину. Никакие комитеты, комиссары и политика в армии недопустимы». Говорилось также: «Никаких сношений ни с немцами, ни с большевиками. Единственные приемлемые положения: уход из пределов России первых и разоружение и сдача вторых… Ставя своей основной задачей борьбу с внешним врагом Славянства – Германизмом, Добровольческая армия на пути к этой цели имеет вторую серьезную задачу – борьбу с большевизмом, разрушившим Русскую государственность и мешающим воссоздать регулярную армию». При этом считалось желательным «привлечение вооруженных сил славян на основе их исторических чаяний, не нарушающих единства и целости Русского государства, и на началах, указанных в 1914 году Русским Верховным Главнокомандующим», то есть по Манифесту Великого Князя Николая Николаевича. «Добровольческая армия широко раскрывает двери для организации Польской регулярной армии, обеспечивая ей в составе Добровольческой армии независимую организацию на началах союзных войск, но с полным подчинением командованию Добровольческой армии в оперативном отношении». Так или иначе, в отношении польских, а также чешских формирований в составе Добрармии применялся принцип, схожий с отношением к казачьим полкам в составе ВСЮР. Это принципиально важное положение выражало существо взаимодействия с Польшей – общий военный фронт и признание государственного суверенитета. Польские войска «во время пребывания их в Добровольческой армии должны принимать соответственное беспрекословное участие в выполнении необходимых операций против большевиков». Вооружение, снаряжение и денежное довольствие польских войск должно было осуществляться за счет «субсидий союзников», хотя говорилось и о том, что Добрармия «будет братски делиться теми запасами вооружения и материальной части, которые она будет захватывать в своих боевых столкновениях с большевиками и внешним врагом»[354].