Однажды, когда снова схватила головная боль и Вадим, стараясь по возможности не двигать головой, сидел в кресле, ибо был уже не в силах лежать, его вдруг поразило ощущение какой-то пустоты. Чего-то вокруг не хватало. Голова раскалывалась, и Вадим никак не мог сообразить, чего именно. Для этого пришлось бы сосредоточиться, а сил не было.

Он закрыл глаза, боль как будто немого утихла. «Сейчас бы чуть-чуть совсем потихоньку Моцарта, — подумалось ему. — Слабый рассеянный свет — это хорошо. Молодец мама. Какая она у меня все-таки…»

Он не додумал, потому что его мозг внезапно пронзила догадка. Он вдруг понял, чего не хватает. На противоположной стене всегда висела «Женщина с петухом», а сейчас ее там не было.

Этот факт настолько взволновал Вадима, что даже головная боль отошла на задний план. С некоторых пор эта картина стала для него чем-то большим, чем семейная реликвия и память о бабушке. И вот теперь ее вдруг нет на месте.

Вадим поднялся и побрел на кухню, где Нонна Анатольевна мыла посуду.

— Вадик! Зачем ты поднялся? — воскликнула она, увидев в дверях сына. — Немедленно иди ложись.

— Мама, — вместо ответа спросил Вадим, — где «Женщина с петухом»?

— Я сказала — иди ложись, — ответила Нонна Анатольевна. — Я сейчас закончу и приду к тебе.

— Ты ее перевесила?

— Нет, — ответила мать. — Я сейчас все тебе объясню. Прошу тебя, иди в комнату.

Вадим повиновался, тем более внезапно накатила слабость, и он испугался, что может упасть. Не дай Бог еще свалиться на глазах у матери.

Вадим вернулся в комнату и сел обратно в кресло. Пустующее место на стене бросалось в глаза все больше и больше, и Вадим уже не понимал, как мог не заметить этого с самого начала. Видно, совсем был не в себе.

Наконец Нонна Анатольевна закончила свои дела на кухне и появилась в комнате. Она тихо села на стул у стола и спросила:

— Ну как ты?

— Нормально, — ответил Вадим без всякого выражения. На интонации не было сил, головная боль снова усилилась. Это, однако, не означало, что он потерял способность соображать. — Так что там с картиной? — все так же бесцветно спросил Вадим.

— Она пропала, — спокойно ответила мать.

— Что?! — Вадим приподнялся в кресле, взявшись за подлокотники, что было очень неудачно, потому что в тот же миг он почувствовал резкую боль, — на грудную клетку была надета тугая повязка, но не гипс, и некоторые движения оказывались очень болезненными. Вадим рухнул обратно в кресло. — Что значит пропала? Когда?

— Я не хотела тебе об этом говорить, — ответила Нонна Анатольевна. — Мы с твоим отцом и сами не сразу заметили. Не до того было. А вчера я к тебе зашла, смотрю — стена какая-то пустая. Сначала не придала этому значения, а вдруг понимаю — бабушкиного портрета нет.

— Ты только вчера заметила? — уточнил Вадим.

— Да, — кивнула мать. — Позвала отца, он тоже ничего не знал. Я думала, ты… в курсе.

— Что? — переспросил Вадим, до которого не сразу стал доходить смысл маминых слов. — Вы что?

Он в изнеможении закрыл глаза. Родители думали, что это он… Продал, проиграл, потерял… Мысль была ужасная, но, положа руку на сердце, Вадим не мог не согласиться, что основания так думать о нем были. Были. — Мама. — Вадим открыл глаза и увидел, что Нонна Анатольевна сидит перед ним, все так же сложив руки на коленях.

— Мама, картину взял не я. Скажи честно, вы с отцом решили, что я ее продал?

— Недавно снова появлялся мистер Уолш. — Мама, как всегда, начала издалека. — Снова завел разговор о «Женщине с петухом», потом сказал какую-то странную фразу, которой мы с отцом не придали значения, я даже не помню точно, как он выразился… Что-то вроде того, что он может согласиться на предложения других.

— И ты подумала, что на мои? Что это я ему усиленно толкаю картину, а он не берет, ангельская душа?

— Он сказал, кажется, что ты однажды…

— Я сейчас расскажу, как все было…

Вадим снова закрыл глаза, собираясь с силами, потому что нелегко взять и открыто признаться хоть и не в подлости, но все же не в самых красивых поступках. Пришлось выложить все: и про Адрианыча, и про Кристину. Потому что иначе не объяснить, как вышло так, что он своими руками отдал «Женщину с петухом» и выручил ее по чистой случайности.

Нонна Анатольевна слушала сына не перебивая. Когда он закончил, она спросила только:

— А что сейчас с этой девушкой? С Кристиной?

— Не знаю, — ответил Вадим. — Я недавно пытался ее найти. Уехала куда-то. Бабушка умерла у нее, и ее забрала мать.

Мать и сын замолчали.

— Значит, картину взяла Лера, — вдруг сказал Вадим. — Ты можешь верить мне или нет, но я-то в себе уверен. Лера, — повторил он убежденно, — больше некому.

— Так я сейчас позвоню ей. — Мать поднялась со стула. — Я все эти дни ждала, что она позвонит сама, но она не проявлялась.

— Звонить бесполезно, — без всяких эмоций остановил ее Вадим. — Она ушла. В тот день, когда я попал в аварию, я заезжал на «Горьковскую». Она забрала все свои вещи.

— Значит, пока мы были на даче… — покачала головой мать.

— Да, — кивнул Вадим.

— Но откуда у нее ключи?

— У меня были… в пиджаке. Она знала.

— Но это же кража.

— Ты считаешь, это ее остановит?

— Надо позвонить в милицию.

— Лучше сходить, — посоветовал Вадим.

— Вот дождусь отца…

— Лучше сейчас иди. Хотя уже чуть не неделя прошла, но все-таки…

Нонна Анатольевна вышла в прихожую и стала поспешно одеваться.

Никакая настойчивость Нонны Анатольевны не помогала, в милиции очень мало озаботились фактом исчезновения какой-то картины. Ладно бы еще из музея, а то так, на стене в квартире висела. И рисовал всего лишь дедушка хозяев, а не настоящий художник. Попытки объяснить, что дедушка тоже может быть настоящим художником, а художник часто оказывается чьим-то дедушкой, ни к чему не привели.

— Беспредел какой-то! — говорила Нонна Анатольевна. — Может быть, удастся через Академию художеств организовать звонок из мэрии, и тогда они зашевелятся…

Но и это не удалось.

Вадим никогда не видел мать в таком состоянии. Нонна Анатольевна в бессильном отчаянии сжимала кулаки.

— Мам, — предложил Вадим, — я поговорю с Ник-Санычем. Когда они рыли под Челентаныча, к нему приходил какой-то деятель. То ли это было частное сыскное агентство, то ли юридическая фирма, но он очень ловко некоторых наших раскрутил. Кое-кто признался в своих грешках, которые Адрианыч покрывал, когда ему денежки платили. А сначала все запирались, — кому охота в таком признаваться. Ничего, он их дожал. Сильный мужик.