своих клиентов. Полтора столетия назад они начинали с места рождения, места проживания и сведений от медиков. Со временем к этому постепенно прибавились данные полиции, банков, социальных сетей и тому подобное. Возник необъятный массив бессистемных разнородных данных, в котором протоколы и отчёты соседствуют с бытовыми фотографиями, а финансовые таблицы – с отпускными видеозаписями, любимой музыкой и кулинарными рецептами. Но технологии Big Data позволяют сводить всё воедино, структурировать, обрабатывать – и по алгоритмам оценивать риск того, что клиент умрёт до окончания срока страховки. А чем этот риск выше, тем страховка дороже.

– Официально цена растёт не потому, что вы принадлежите к определённой расе или к определённому слою общества, – говорил Шарлемань, – а потому, что вы с большей вероятностью пострадаете в конфликте с полицией или наживёте проблемы с лёгкими. Но цвет кожи и национальность увеличивают шансы на полицейское преследование, и это уже расизм. Если вы живёте в неблагополучном районе либо дышите отравленным воздухом – вас дискриминируют по социальному признаку… Моя мысль понятна?

Одинцов благодаря Еве уже успел разочароваться в медиках и фармацевтах. Теперь страховщики встали с ними в общий ряд. А Шарлемань закончил тем, что алгоритмы страховых компаний закрепляют социальное неравенство. Но даже это меркнет на фоне технологий, с помощью которых государство тотально манипулирует своими гражданами.

– Странно, – сказала Ева компаньонам на прогулке в саду камней. – По логике, он должен всё это приветствовать, если обслуживает мировую элиту. Его клиенты контролируют ресурсы, которые нет смысла тратить на бесполезных членов общества. Элита заинтересована в селекции сильных и уничтожении слабых.

– Улучшение человеческой породы вручную, – насупился Мунин. – Процесс неестественного отбора под чутким руководством фюрера. Евгеника Третьего рейха. И Шарлемань против? Хм… Выходит, он у нас махровый социалист!

Одинцов снова промолчал. Ему не верилось в благие намерения Шарлеманя, который настойчиво продолжал знакомить троицу со своим фанероном. На очередной встрече за кофе в цветущем вращающемся зале француз без предисловий прочёл им с экрана компьютерного планшета газетную заметку.

На этой неделе в город приехали Тед Кеннеди и Дональд Трамп. Вместе с Аднаном Хашогги и его эскадроном телохранителей в чёрных рубашках. Люди напуганы. К тому же приехал принц Фейсал – он появляется здесь каждое Рождество со своими кареглазыми смуглыми жёнами и свитой стражей-евнухов.

Шарлемань оторвал взгляд от текста.

– Очень известный журналист написал это в декабре восемьдесят пятого года, больше тридцати лет назад. То есть уже давно даже по моим меркам, и тем более по вашим… С Трампом всё понятно: миллиардер, президент Соединённых Штатов и так далее. Другие имена вам о чём-нибудь говорят?

– Видимо, Кеннеди – из клана Кеннеди, – предположил Одинцов.

Всезнающий Мунин занимался историей прошлых веков с упором на Россию, поэтому не смог ничего добавить. Американка Ева проявила лучшую осведомлённость.

– Тед Кеннеди – это Эдвард, младший брат президента Джона Кеннеди… Которого застрелили, – пояснила она русским компаньонам. – Тед Кеннеди просидел в Сенате лет пятьдесят.

– Да, к восемьдесят пятому году он уже долго был сенатором, – кивнул Шарлемань. – И Трамп как раз тогда начинал политическую карьеру. Президентами сразу не становятся… Его продвигали демократы. А он катался с сенатором-республиканцем на «феррари» последней модели, которую им одолжил – кто? Саудовский торговец оружием Аднан Хашогги, на тот момент богатейший человек в мире и самый большой друг американцев среди арабов. Наконец, Турки бин Фейсал аль Сауд, который развлекался вместе с ними, – королевский родственник и глава саудовской разведки… Вы Усаму бен Ладена помните?

– Создатель «Аль-Каиды», международный террорист номер один, – поспешил реабилитироваться Мунин, а Шарлемань добавил:

– Тоже саудит, сын миллиардера и крупнейший поставщик оружия в Афганистан. И «Аль-Каиду» создали тоже в конце восьмидесятых. Принц Фейсал минимум пять раз лично встречался с бен Ладеном. После терактов одиннадцатого сентября родственники погибших подали на него в суд.

– Зачем нам нужно это знать? – спросил Одинцов.

– Затем, что в маленькой старой заметке, – Шарлемань поставил планшет ребром на стол и продемонстрировал троице текст, – вкратце описано, как неразрывно связаны представители глобальной финансовой и политической элиты. Пускай их всего тысяч десять, но они устроили жизнь в мире так, как им удобно. Пускай их обслуживают ещё сто миллионов, которые заинтересованы в том, чтобы мироустройство не изменялось. Сто миллионов – это чуть больше процента от числа живущих на Земле. Восемь миллиардов живут так, как хочет один процент.

– Простите, но ваше место – среди ста миллионов, у которых всё в порядке, – осторожно заметила Ева. – Чем вы недовольны?

Шарлемань побарабанил длиннющими пальцами по столу и вместо ответа сказал:

– Я распоряжусь, чтобы вам открыли доступ в интернет. Не пытайтесь ни с кем связаться, модераторы будут за этим следить. Почитайте про теорию Парéто.

– Принцип Парето? Восемьдесят на двадцать? – переспросила Ева. Ей как математику была известна пропорция, которая для экономистов, управленцев и маркетологов означает максимальный эффект при минимальных затратах. Самая простая формулировка: восемьдесят процентов пользы – результат двадцати процентов усилий…

– Не принцип, а теория! Теория Парето! – повысил голос Шарлемань. – Теория смены элит.

Большой Босс выполнил обещание, и троице открылась ещё одна частичка его картины мира.

На следующий день компаньоны начали проводить время между процедурами за чтением в отдельном кабинете. Он оказался копией других кабинетов клиники – с голыми стенами фисташкового цвета и скромной обстановкой. Троицу ждали три белых компьютерных стола с мониторами, три белых офисных кресла на колёсиках и длинный белый диван вдоль стены. Из-под потолка через решётку кондиционера струился прохладный воздух.

Ева и Мунин сразу сели за компьютеры, а Одинцов сперва ненадолго раздвинул пластинчатые жалюзи на окне. Охрана караулила за дверью, но кто-то наверняка следил за происходящим с помощью скрытых камер и мог видеть, что пленник любуется пейзажем.

– Кра-со-та! – с расстановкой произнёс Одинцов, возвращая жалюзи на место. Его интересовал не пейзаж, а стеклопакет. Впервые троицу оставили без сопровождающих, которые до сих пор мешали удовлетворить любопытство.

В боксах у компаньонов Шарлемань подстраховался: там стёкла защищала полимерная плёнка-броня. Здешнее стекло было самым обычным – очевидно, как и в окнах по всему зданию. Одинцов не изменял себе и оценивал ходы-выходы даже внутри охраняемого периметра клиники, окруженного снаружи рвом с крокодилами.

Компьютеры выходили в интернет через VPN – виртуальную частную сеть, которую дополнительно контролировали модераторы. Пленникам не удалось бы отправить почту или другим способом подать кому-то сигнал о своём существовании, зато для начала им сразу вывели на мониторы подборку самых необходимых материалов. Мунин с Одинцовым заняли места по обе стороны от Евы и принялись за работу.

В Теории смены элит отсутствовали морально-этические оценки: что нравственно, а что безнравственно. Парето не касался вопросов о том, что