Мойра молчала. И не из-за страха. Девочка прекрасно понимала, что слова сейчас бесполезны.

– Ты видела моего сына со своей приемной матерью. Видела его другое обличье. Видела то, что не должна была видеть. Ты умрешь.

Мойра шмыгнула носом.

– Она храбрая, – поделился из темноты Нож, – не все взрослые такие храбрые.

– Отдай ее нам, – хрипло каркнула женщина, та, что повыше, – не надо ее убивать.

– А я и не стану убивать ее сам, – хихикнул старик, – ее убьет ночь. Рядом с ее же городом. Нам нужна новая жертва.

– Зря… – Женщина, что пониже, отхлебнула из бутылки и рыгнула. – В ней что-то есть.

Старик прикурил от собственного пальца, на котором вспыхнул огонь, выудил из костра тлеющую головню и кинул ею в женщину. Та вскрикнула и схватилась за плечо.

– Дура… – Старик затянулся. – А то я сам не чувствую. Тем более ее надо принести в ночь, в жертву. Пусть они еще больше боятся своего Козлоногого и не узнают, что потеряли.

Он посмотрел на Мойру.

– Да, в девочке что-то есть. Но жертва нужна больше. Поможем ей. Эй, Шейло, пьющая дрянь, сделай ее сознание пустым. Время пришло. Выходим за час до полуночи. Дураки белые придают большое значение времени, когда следует вершиться злу.

Старик сплюнул. Мойра тряслась от страха, совершенно его не скрывая. Если судить по мокрым ногам и запаху, она даже описалась.

Стоило бороться, кинуться на него, получить удар ножом от Ножа… но Мойра была всего лишь маленькой девочкой.

Женщина, та самая, обожженная, ворча, встала и подошла. В лоскутах ее юбки прятались несколько небольших подсумков. Мойра молча плакала, женщина, чуть касаясь ее своей горячей сухой кожей, что-то искала.

Она нашла самый обычный, стеклянный с металлическими частями, шприц. Такой, которым делал прививки доктор Карсон. Все так же ворча под нос, Шейло достала оттуда же ампулу с чем-то темным, хрустнула, откусывая головку, и набрала жидкость. Видимо, мстя девчонке за собственный ожог, воткнула иглу очень больно. Плечо тут же загорелось изнутри. Кровь прилила к голове, и Мойра молча упала лицом в холодный и колючий песок.

Все остальное стало не важно. Остались лишь боль и мир, лопнувший, разлетевшийся на куски и начавший складываться заново.

Индейцы собирались. Привязывали пожитки к лошадям, проверяли упряжь. А Мойра, сама того не понимавшая, ела песок и не контролировала собственное тело. Увидь ее священник, не миновать Мойре командории. Если не костра.

Звезды, смотрящие миллионами сверкающих глаз, видели все. Как дрожало тело ребенка, как не по-человечески выгибались в суставах руки и ноги, как ее голова затылком коснулась лопаток, как текла из носа, глаз, ушей, промежности алая кровь. Звезды видели и слышали даже ее низкий глухой вой, скрип ломающихся молочных зубов. Они наблюдали. Потому что звезды – это просто звезды. И все.

Когда ее положили на спину свободного коня, боль и судороги уже отступили. Но стало только хуже. Черная мозаика ночи разлеталась на сотни тысяч кусочков и собиралась в темное, с багровым отсветом стекло странного рисунка, рождавшегося и умиравшего в голове Мойры ежесекундно.

Ночь Мохаве перестала ею быть. Ночь пустыни Мохаве стала неожиданной новой жизнью, открывшейся девочке, везомой на заклание.

Песок пел свою песню, перекатываясь. Желтый, серый, грязный, острый и мягкий, волнами стелился, ни на секунду не останавливаясь. Пронзенный собственными черными артериями под толстой песчаной кожей, организм пустыни жил здесь не просто веками. Люди уходили и возвращались, а пустыня жила. И только сейчас, болтаясь на границе смерти и жизни, девочка из небольшого города увидела ее настоящую. Ту, которая когда-то забрала у нее мать и сейчас готовилась забрать ее саму.

Мойра плыла по ночи на коне, бесшумно переступавшем ногами, и видела многое. Токи воды под толщей песка, матово-зеленоватую дымку, изредка поднимавшуюся по сторонам. Линии энергии самой земли, пульсирующие всеми оттенками рыжего пламени, мерцающие хорошо заметным маревом. Кусочки жизни, ярко выделяющиеся четкими алыми ударами крови и сердца. Мойра чуть не плакала. Потому что ушастого большого кролика она очень хотела догнать и съесть. Нет, не так. Догнать, обязательно догнать, и сожрать. Вцепиться острыми осколками молочных зубов прямо в шкуру и кожу, драть их, выпуская на свет холодных равнодушных звезд соленую воду жизни.

Ее спутники, молча скакавшие о бок с ней, менялись не хуже самой ночи. И теперь Мойре стало по-настоящему страшно.

Вдали замерцала редкая цепочка огней, еле заметных. Они скакали назад, презрев день пути, проведенный Ножом в седле? Если так, то Мойра не ошиблась и это не просто огни. Сторожевые факелы на стенах фортов, окружавших город.

Они остановились на гребне одной из высоких дюн. Мойра покосилась на торчащий из песка белый, отполированный песком, ветром и временем камень. Высокий, светящийся внутренним светом под луной, так ясно смотрящей вниз. На сияющей голубыми отсветами поверхности кое-где темнели потеки. Мойра, ставшая за ночь скачки взрослее на несколько лет, поняла все и сразу. Сопротивляться она не могла. Сознание девочки висело где-то между остывшим песком и сверкающей луной.

Все произошло куда быстрее, чем кто-то из ее похитителей успел подумать. Пока ее привязывали к камню, свет померк. Старик посмотрел вверх, выругался и сморкнулся. Мойра, скрипнув зубами от боли в мышцах, подняла голову.

Небо потемнело. Ее внутреннее зрение, подаренное инъекцией, увидело все нужное. Увидело серые с черными краями тучи. Увидело молнии, зарождавшиеся внутри ворчащих воздушных глыб. Увидело ало-багровые всплески того, что так пугало всех горожан. И заплакала. От всей души, чисто, открыто и радостно. Так умереть казалось легче, чем от жертвенного ножа.

– Уходим, – буркнул старик, – сдохнет сама.

– Я помогу. – Ведьма Шейло, в ночи покрывшаяся светящейся змеиной чешуей, усмехнулась и спрыгнула с коня. – Помогу…

Старик сплюнул и тронул своего вороного. Мойра с ужасом покосилась на блеснувший в правой руке женщины предмет. Над головой загрохотало, закручивающаяся адская буря приближалась. А потом ночь закричала.

Ночь кричала детским плачем, ревом кугуара, криком совы и свистом злого западного ветра. Кони заржали и понесли, не обращая внимания на седоков и команды. Шейло завопила и развернулась, вскидывая вторую руку, мерцавшую голубым пламенем. И не успела. Ночь могла не только кричать.

Темнота, сгустившаяся вокруг, взбухла, двигаясь резкими, как схватки роженицы, движениями. Черный воздух разорвался рывком, выпуская что-то, еще более черное, не отражавшее совсем пропавший свет. Длинное гибкое тело, мягко ступавшее шестью лапами, закружилось вокруг краснокожей ведьмы. Кольцо вилось все быстрее, Шейло крутилась, не успевая понять, где голова, где хвост.