– Пошел… Если бы мне один день оставалось до воли, то я все равно бы пошел, – говорит кордист и задумывается. – Дело в том, что мой сын учится в школе, в четвертом классе. С женой разговаривали по телефону, она говорит, что сына в школе достали уже тем, что его папа преступник, бандит, тюремщик, сидит… говорят. Как не звонит мне, так про сына одно и то же. И учителя, и дети в классе, все говорят ему, что я сижу и он сын тюремщика. Надоело это мне. Мой сын гордиться будет, что я воюю. Я решил еще там, в лагере, когда сидел, что пойду воевать, и пусть про меня сыну моему никто не сможет сказать, что он сын бандита. Сейчас отвоюю и приду домой, и все узнают, что отец его воевал. Поэтому и пошел.

– Понятно, – киваю я головой. – А если не отпускали, как смог попасть в «Вагнер»?

– Меня закрыли в камеру, а я взбешен был этим. Все уходят, всем можно, а мне нельзя, и вот я отодрал сначала раковину из-под крана, потом выдрал унитаз и разнес его об пол, бил ногами в дверь. В общем, меня сразу к начальнику и потом отправили подальше от себя. Так и попал сюда.

– То есть тебя оттуда выгнали, получается, – улыбаюсь я такому повороту событий.

– Да, куда девать буйного. Я до этого-то в крытой тюрьме сидел за все хорошее, а здесь просто взбесился. Всем можно, а мне нельзя. Я воевать хочу, чтобы сыну моему спокойно можно было жить там.

– Из «Корда» стреляешь часто? – спрашиваю.

– Стреляю. Покажу завтра. По элеватору в основном, они там сидят. И в котловане у элеватора.

– Хорошо. Калоши мне не помешают, иначе и вправду ногу стер. Быстро собирались, и обувь перепутали все. Да, а ты что делать собираешься на гражданке, когда войну свою закончишь?

– Я хочу бизнесом заняться, – смотрит в сторону кордист и как бы что-то обдумывает. – Мысли есть свое дело открыть и работать. Деньги у меня будут, что здесь в Конторе дадут.

– Так ты если из Оренбурга, ты казак, значит…

– Да. Я потомственный казак. У меня прадед казаком был, он с красными воевал! Или с белыми… – задумывается кордист. – Черт его знает, а может, и с белыми он воевал. Ну, он казак… и воевал.

Одним словом, познакомились с кордистом. Спали мы сначала в доме, там вдвоем в комнате и располагались, дежуря попеременно с ним по два часа ночью. Стул, стол, рация и автомат рядом – так и дежурили. Нас двое, и как сказал кордист, рядом через дом на втором этаже тоже стоит «Корд». От дома до элеватора первого, и, кстати, за ним второй элеватор был, расстояние не более ста метров. В нашу сторону глядело, скажем так, условно на уровне между вторым и третьим этажами маленькое окошко, из которого велся огонь снайпером ВСУ. Перед элеватором в нашу сторону был котлован, в котором, по словам кордиста, засели украинцы. Правее элеватора, за полем, внизу холма проходил нефтепровод. Это такое сооружение длинное, по виду как бы множество больших бочек, спаянных вместе, образовывали длинную кишку. Вверху, на холме видна лесополоса. Там, по словам кордиста, находился пост украинцев. А еще правее от нефтепровода на холме тоже находились деревья, за которыми жили в маленькой деревушке украинские военнослужащие.

А дом наш, спросите вы. Окна дома в комнате, в которой мы спали ночью, было занавешено толстыми коврами и шторами, чтобы свет не проникал наружу ночью. Хотя и ночью мы соблюдали конспирацию, зажигая свечу в жестяной банке на столе и не позволяя себе более никакого света. В доме тоже было опасно, но здесь лучше работала рация, и в случае опасности можно было занять позиции для боя, что исключал подвал. Из дома, кроме того, было два выхода. Один вел на веранду, а другой – к плодовым деревьям, что росли перед самым домом у забора. Напомню также, что нас там было только двое на точке. Допустим, если украинцы обложат наш подвал, то это неминуемая смерть. Если кинут одну гранату в подвал, быстро спустятся по лестнице вниз и очередями, не входя в само помещение, начнут вправо и вперед поливать свинцом из автомата, – нам не выжить. Потому и выбрали комнату в доме. Двое, это мало для точки, которая находится на опасном участке активных событий. Однако в доме тоже опасно, и если засветились, то могут накрыть и минометами. А кордист точку уже засветил. На автоматчиков на точке еще вяло будут реагировать, а вот на то, что «Корд» имеется – вопрос…

В доме шкафы были забиты одеждой, мебельная стенка стояла вдоль стены в зале. Эта стенка была еще советского производства, и название ей было «Воспоминание». Дело все в том, что в нашем старом родовом доме такая же мебельная стенка стояла. В этой мебельной стенке на ее полочках стояли книги, всякие безделушки, встроен телевизор, две хрустальные вазы в нишах стенки, а шкаф с зеркалами был весь уставлен хрустальными изделиями. Словом, как было все до ухода хозяев из дома, все так и оставалось, кроме того, что в зале от окна передвинут стол к середине комнаты и взяты в зал из спальной комнаты два теплых, зимних одеяла. И эти два ковра, что висели на окнах. По-моему, они были взяты даже не с пола, а принесены откуда-то из складских помещений, так как пол в спальной комнате и в зале покрыт паркетом.

Спали мы на обычном диване, укрываясь одеялами. Утром, когда рассветало, выходили на веранду и в портик, с которых можно было контролировать двор, проход между домом и хозяйственными постройками в заднюю часть хозяйства, а также отсюда виден был элеватор. Чтобы видеть элеватор, необходимо было выйти к нему на край хозпостроек нашей точки. От дома в сторону элеватора нужно было пройти как бы по коридору, справа от которого имелись остатки деревянного забора, за которым находились деревья, раскинувшие широко в стороны свои голые ветви, а слева – строения. В одном строении располагался глубокий подвал, а в другом когда-то, видимо, жили люди, но теперь это заброшенное помещение. Так вот, пройдя по этому-то коридору, можно было выйти к краю хозяйственных строений. Этот край представлял собой груду хлама, состоящую из досок, кирпичей и какой-то ваты. Сам хлам находился между заброшенным домом и остатками полуразрушенной стены. Здесь и стоял «Корд», вот с этого места