– Орудия, к бо-ою! Мы кричим во все горло:

– Свои! Остановитесь, черти!

У нас был единственный «пароль» – отборный русский мат. Помогло – поверили. – Так описывает выход из тыла капитан И.И. Жук в своем рапорте командованию Северо-Западного фронта. – А у пушкарей-то всего шесть снарядов в наличности.

Утром увели в деревню Свинорой. Накормили. Обмундировали. Больных и раненых сдали медикам 202-й стрелковой дивизии, на участке которой парашютисты вышли из тыла немцев».

«На передовой нас провожали говорком: «тарасовцы», «тарасовцы», «тарасовцы». И тепло обволакивало душу: знают нас! – вспоминает И.Г. Шулаков. – Я служил первым номером ручного «дегтяря». На плечах отощавших тяжеленько. А тут хотелось стать попрямее, кажется, и пулемет полегчал».

Еще одно свидетельство судьбы и участи воинов 1-й МВДБ и 204-й ВДБ. Оно из Астрахани, от кандидата медицинских наук Федора Лукича Лойко, который тогда, в апреле 1942 года, был начальником санслужбы 202-й стрелковой дивизии:

«…Десантники выходили через леса к нашим войскам. Путь их был неблизкий и нелегкий. Морозы сменялись резкими оттепелями. Ребята шли по воде в валенках. Ночью промерзали до костей. Ноги распухали. Палатки 357-го медсанбата заполнялись обмороженными, побитыми. У многих был один выход: ампутация! Иначе не избежать заражения. Не было ни стонов, ни слез. То были комсомольцы в самом высоком смысле этого слова! Ноги и руки держались на обнаженных костях. Кто пришел, иных привезли, принесли. Пилой джгли, есть такой инструмент в медицине, отнимали мертвые части конечностей…

Впечатление самое тяжелое. Даже для нас, медиков, видевших всякое. Палатки были полны молодыми ребятами без рук, ног. Обыкновенные нары стали для них слишком длинными. Всех удивляла стойкость парней – ни жалоб, ни стенаний. Лишь без сознания они стонали и кричали: «Бей! Огонь!» Очнувшись, замолкали, виновато оглядывали и сжимали зубы…»

Из наградной реляции:

«Жук Иван Иванович, капитан, рождения 1907 года, в Красной Армии с 1930 года. Член ВКП(б). Руководил успешно атаками на Малое и Большое Опуево. Его батальон разгромил карательный отряд СС в районе болот Невий Мох. Он вывел из тыла немцев до 500 бойцов и командиров, раненых и обмороженных в ходе операции по разгрому 16-й немецко-фашистской армии в Демянском котле. За время лыжного рейда батальон И.И. Жука истребил до тысячи солдат и офицеров противника. Снабжал командование разведданными».

А вот как отзываются о И.И. Жуке люди, близко знавшие его.

«Волевой, уверенный в своих силах командир, – пишет бывший связной комбата-1 Л.И. Морозов. – Очень строгий, требовательный, особенно к начальствующему составу. Любил точность знаний и команд. Храбрый капитан. Помнится его поведение под деревней Добросли. Бой склонялся не в нашу пользу. Иван Иванович находился в строю наступающих рот. Шел в рукопашную лично. Его хладнокровие позволило батальону выйти из боя с малыми потерями. Прежде чем принять решение, он взвешивал «за» и «против», отличался неторопливой основательностью.

Когда бригада вышла из тыла немцев и всех нас свезли под Москву, речь зашла о награждении.

«Кого награждать? – с горечью спрашивал он, вспоминая поредевшие взводы и роты батальона. – Нас, которые не сделали всего для сохранения жизни ребят?» Из двух рот, действовавших в составе основных сил бригады, вышло к своим четырнадцать человек.

«Представить тех, кто храбр, но не вернулся!» – решил комбат-1. И он угрюмо ушел в дом, где временно квартировал».

«Пишет Вам Усова Вера Николаевна, неродная дочь Ивана Ивановича Жука. Мой отчим был замечательным человеком. Очень любил детей. Всегда находил ласковое слово, мастерил нам игрушки, свирельки. И детям они были дороже магазинных. Любил ходить в лес, приносил оттуда молоденькие деревца, сажал их в поселке. И сейчас растет рябинка – его память. Помнят его и в коллективе ГПЗ, где он работал после войны.

Иван Иванович родился в деревне Лозы Высокогородецкого сельсовета Толочинского района Витебской области. Семья батрацкая, горбили спины на помещика в имении Хохловка. До 1929 года он вместе с отцом пас скот. А потом – Красная Армия. Служил до 1946 года. Трижды ранен. А воевал он беззаветно: два ордена Красной Звезды, орден Отечественной войны I степени и Красного Знамени тому свидетельство.

Жизнь Ивана Ивановича – пример для меня, моих детей и для всех, кто хоть раз сталкивался с ним на ратном и трудовом пути».

* * *

Иван Николаевич Шишкин, что ныне живет в селе Верховине Кировской области, служил до войны в саперных войсках. Понюхать пороху довелось при освобождении Западной Белоруссии, а позднее – в боях с белофиннами. Осенью 1940 года попал наконец в родную деревню.

В конце лета 1941 года Юрьянский райком комсомола отобрал десять боевых ребят в десантную часть. В числе первых был назван Ваня Шишкин. И вновь он стал сапером. Теперь под началом лейтенанта Семенова рвал мосты на дорогах, линию связи, минировал зимники, цистерны с горючим, нападал на обозы и машины врага. Все имущество – за плечами. Взрывчатка. Шнур. Особо – запалы. И один сухарь на четверых. Броски до 20 километров в сутки! В тылу фашистов саперы занимались посадочными площадками: ровняли снег, утаптывали сугробы, готовили сигнальные костры, строили шалаши…

Разное помнится саперу, но два момента из жизни в тылу 16-й немецкой армии особо отчетливо. Попал в окружение «кукушек». Сапер Михаил Ефимович Скопин метко сшибал их – мешками сваливались с сосен вниз. Был ранен лейтенант Семенов, выбыл из строя комиссар отдельной роты Зингер. Из того переплета живым вышел Шишкин. Потом был выход к своим. Реку пересекали мелкими группами. Тут-то и подсекла пуля правую ногу сапера. Хорошо рядом был земляк Виктор Медведев – перевязал наскоро. В группе Шишкина сперва было восемь парашютистов. Потом немец накрыл минами – как не бывало шестерых. Его снова ранило. Пока связист перевязывал – немец!

Попал в лагерь военнопленных, как в ад. Такие мучения вытерпел – вот и второй момент!.. Век бы не видеть и не слышать!..

«Меня ранило в ногу 2 апреля 1942 года при попытке пересечь демянскую дорогу, – сообщает из Красногорска бывший шифровальщик 1-й МВДБ Лев Андреевич Рослов. – Выходили из тыла немцев в ночь на 8 апреля. За шесть суток нога распухла, помороженные пальцы онемели. Держался святым духом. Леша Бархатов шел сзади меня, отобрав мешок и автомат, материл меня последними словами, подгонял палкой. Немецкий берег – низкий, а другой – крутой и заснеженный. Бархатов карабкался первым, делая ступеньки для меня. На самом гребне я сорвался, по насту – вниз. Не оставил меня Леша. Под огнем фашистов сбежал на лед, на себе вытащил к своим…»

Мухамет Муртазович Амиров пишет из Перми о том, как вели бой при выходе из кольца врага и как он, подбитый пулей, попал в плен. Там встретил старшину Жунду, раненного в обе ноги, старшего сержанта Кошкина, тоже покалеченного в схватке с противником. Они намеревались, едва окрепнув, бежать к своим, и только эпидемия тифа помешала смельчакам. В лагере таких, как Амиров, Шишкин, Жунда, Кошкин, Овсянников, лечили русские же медики. Тут и слышал Шишкин от врачей, будто бы в плену командир десантников, чуть ли ни голова бригады, мол, немцы на речке Поле взяли раненого. Там, на льду, неходячие оставались, и он, мол, отбивался. В плену Шишкин с ним лично не встречался. Передает со слов русского лекаря, что иногда перевязывал больных десантников…