появлялись то из-за кулис, то прямо из зрительного зала, то из-за витрин универмага, то в ложах бельэтажа, разбегались во все стороны, когда показывался милиционер, и снова отовсюду выползали» [Рудницкий, Режиссер Мейерхольд, 401].

16//5

Остап посмотрел на розовый домик с мезонином и ответил: — Общежитие студентов-химиков имени монаха Бертольда Шварца. — Неужели монаха? — Ну, пошутил, пошутил. Имени Семашко. — Мезонин, конечно, резонирует Чеховым. Выражение «розовый домик», «розовый особнячок» (кроме данного места — в ДС 23, 40), по-видимому, взято у И. Оренбурга (см. следующее примечание).

Семашко Николай Александрович (1874–1949) — нарком здравоохранения РСФСР, старый большевик, активный деятель партии и государства, главный редактор БМЭ, инициатор создания Дома ученых, основатель и глава множества общественных организаций, руководитель движений по борьбе с эпидемиями и беспризорностью, журналист. Наряду с Калининым и Луначарским, один из наиболее популярных, часто упоминаемых, изображаемых и цитируемых деятелей досталинского периода. Семашко был в особенности любимой и уважаемой фигурой как некий «бог здоровья», советский Асклепий, неусыпно занятый заботами о здравии и благополучии родного населения. Его имя часто поминалось в статьях, песнях и стихах: Будет, тело, в честь Семашки, / Смуглым, сочным и тугим [А. Флит, См 24.1926] 2.

Советским учреждениям в те годы часто присваивались громкие имена деятелей мировой культуры и героев революции. При этом выбор имен был заметно более интернациональным и менее политизированным, чем при (пере)именовании улиц. В Москве были, например, школы имени Томаса Эдисона, Песталоцци, машиниста Ухтомского, Дружинников 1905 года, Семашко, Короленко, Фритьофа Нансена и др. Многочисленные учебные заведения, курсы, общежития, интернаты носили имена крупных русских деятелей, в том числе и живущих за рубежом: Рахманинова, Стравинского, Ломоносова, Толстого, Кропоткина, Тимирязева, Лесгафта… [Вся Москва 1928, 328; А. Гладков, Поздние вечера, 267]. Писатели острят на эту тему, например: «школа 2-й ступени имени Тиберия Гракха» [В. Ардов, Семейная стенная газета, 1925]; «слушательница хореографических курсов имени Леонардо да Винчи» [ДС 10] и др.

Бертольд Шварц — одна из образцовых фигур первооткрывателей, монах XIV в., которому приписывают изобретение пороха. В культурной мифологии и в юморе обычно группируются вместе несколько «основных» первооткрытий и связанных с ними легенд: порох (Шварц), открытие Америки (Колумб), закон тяготения (Ньютон с его яблоком), книгопечатание (Гутенберг), закон Архимеда (ванна, «Эврика»), изобретение компаса… По крайней мере три из них вошли в пословицу: «Такой-то пороха не выдумает» (т. е. не обладает высоким интеллектом); антонимичное ему «открыть Америку» (т. е. произвести нечто совершенно новое; обычно в ироническом смысле: «Подумаешь, открыл Америку!») и, наконец «Эврика!» (по-гречески «нашел!» — восклицание о решении трудной, долго мучившей проблемы). Тенденция к объединению всех или некоторых из этих имен в одну обойму прослеживается издавна, ср. у Щедрина: «Изобретем сначала порох, потом компас, потом книгопечатание, а между прочим, пожалуй, откроем и Америку» [Письма к тетеньке]. Та же комбинация имен — в известной «Всеобщей истории, обработанной «Сатириконом»» (раздел «Эпоха изобретений, открытий и завоеваний»), где, наряду с буквальными, обыгрываются и фигуральные значения выражений «(не) выдумать порох(а)» и «открыть Америку».

Группировка этих имен показательна и для поэтики соавторов, в очень большой мере построенной, как мы знаем, на антологических представлениях и устоявшихся культурных связях [см. Введение, раздел 4]. Наряду со Шварцем, видное место в романе занимает Колумб, чей мотив налицо в названии авангардного театра 3 и в заглавии главы 4: «Муза дальних странствий» [см. ДС 4//1], и Ньютон, чей юбилей отмечался в 1927 [см. ДС 28//1]. Эта достаточно традиционная обойма имен имеет здесь — наряду с несомненным ироническим, сатириконовским оттенком — новое звучание в контексте романтической темы созидания нового мира, которая в первом романе лишь намечена и полного развития достигает во втором.

Логика названия общежития ясна: если тот, кому «не выдумать пороха» = тугодум, то, напротив, изобретатель пороха = гений. При этом имя Б. Шварца созвучно как мотиву Средневековья, «феодального поселка» (см. следующее примечание), так и предположенному Остапом химическому профилю студентов.

О бедности и неустроенности студенческого быта в 20-е гг. см. ДС 17//3 со сноской 2.

Вопросы огоньковской «Викторины»: «49. Кто изобрел порох?» Ответ: «До монаха Бертоло [sic] Шварца порох изобрели китайцы» [Ог 22.01.28]. «24. На каком корабле Колумб отправился в свое путешествие, когда он открыл Америку?» Ответ: «Санта Мария» [Ог 22.04.28].

16//6

Тщетно пытались ряды новых студентов ворваться в общежитие. Экс-химики были необыкновенно изобретательны и отражали все атаки. На домик махнули рукой. Он стал считаться диким и исчез со всех планов МУНИ. Его как будто бы и не было. — МУНИ — Московское управление недвижимым имуществом, инстанция, занимавшаяся распределением жилплощади, учетом и использованием старых зданий.

«Дикий», выброшенный из планов города дом, превратившийся в «нечто среднее между жилтовариществом и феодальным поселком», населенный бывшими студентами, т. е. лицами маргинальными и в некотором смысле призрачными 4, — полуутопический мотив, имеющий параллели в современной ДС литературе. Очевидное сходство с общежитием имени Бертольда Шварца имеет блатное царство в «Конце хазы» В. Каверина (1925): «Учет миновал пустыри и полуразрушенные здания. Таким образом, хазы [прибежища воров и налетчиков] выпали из учета, из нумерации, из города. Они превратились в самостоятельные государства, неподведомственные Откомхозу» [гл. 7]. Заметим в конце пассажа ту же риторику с советским сокращением — Откомхоз, как МУНИ, — что и у наших соавторов.

Само выражение «розовый домик» могло быть позаимствовано соавторами у И. Оренбурга, в чьей книге «Бубновый валет» (1924) имеется рассказ «В розовом домике». Речь здесь тоже идет о клочке московской земли, которому удается в советское время остаться «экстерриториальным», выключенным из административно освоенного пространства. Обитатели розового домика (тоже расположенного в одном из переулков Арбата) — бывший генерал и его старая дева-дочь, живущие в искусственном, оторванном от реальности мире прошлого. Феномен такого домика в советской Москве представлен у Эренбурга и соавторов ДС как некое чудо:

«Возьмем к примеру Николо-Песковский переулок: с виду все в порядке — подотдел совнархоза, советская амбулатория, курсы хорового пения пролеткультовские, а в домике бывшем тайного советника Всегубова, в розовом домике, самом обыкновенном, — нелепица, чудеса, дебри непроходимые. Прислонился домик бывшего Всегубова к совнархозскому…» и т. д.

В типологическом плане очевидно, что существование внутри общеобязательной действительности того или иного «затерянного мира», слепого пятна, зачарованного анклава, который не затронут революцией и не поддается контролю, — идея заведомо популярная ввиду своих философских и сатирических возможностей. Близкой параллелью можно считать волшебную квартиру булгаковского профессора Преображенского в советской Москве («калабуховский дом» — как «дом бывшего Всегубова»), равно как и помещения, используемые Воландом и его свитой, в «Мастере и Маргарите», а ранее — колонию мага Триродова в «Творимой легенде» Ф. Сологуба (а также закрытый для