С другой стороны— полные достоинства совслужащие; «моссельпромщицы» на углах с синими лотками и в кепи с длинными козырьками; первые радиоконцерты с неизбежным гусляром Северским, почти каждый день певшим «В лесу, говорят, в бору, говорят»; фотомонтажи Родченко и фильмы Льва Кулешова; пионеры с кружками, собирающие пятаки в пользу английских горняков; командиры в буденовках с огромными красными диагональными нашивками на шинелях; «Синяя блуза» в Доме союзов; стриженые рабфаковки в кепках; дискуссионные листки в «Правде»; кожаная тужурка [директора Госиздата] Артемия Халатова; Луначарский, с интеллигентным грассированием выступающий со вступительным словом к прыжкам чубатого клоуна Виталия Лазаренко (старшего); рифмованные рекламы папирос на крышах трамваев; обнесенный забором пустырь на Тверской, на углу Газетного, где строится будущий Центральный телеграф; китайские студенты, играющие в волейбол во дворе Университета имени Сунь Ятсена — на углу Волхонки и Большого Знаменского…

Газетная дискуссия о галстуке принимает вдруг широкий и весьма пылкий характер. Театр Пролеткульта ставит новую пьесу Анатолия Глебова, так и называющуюся — «Галстук». В кассах билетов на нее не достать; все спектакли заранее проданы для комсомольских культпоходов. Споры в антрактах в фойе и на плохо освещенных Чистых прудах, когда зрители расходятся по домам. Проблему галстука «заостряют», «углубляют», «ставят ребром», связывают с проблемами быта, семьи, любви. В своей стихотворной публицистике этой темы касается Маяковский, а на страницах «Комсомольской правды» сам редактор Тарас Костров посвящает ей значительную часть большой статьи «О культуре, мещанстве и воспитании молодежи». [Гладков, Поздние вечера, 23–24].

17. Уважайте матрацы, граждане!

17//1

…Первое — борщ монастырский… — В студенческой столовой это скорее всего означает «вегетарианский» и намекает на аскетизм меню, хотя исторически данный эпитет вызывает и более привлекательные ассоциации; были, например, стерлядь, карп и судак «по-монастырски» — блюда, подававшиеся в лучших нэповских ресторанах [см. Dillon, Russia Today and Yesterday, 39; Инбер, Место под солнцем, гл. 11; Бережков, Как я стал… 81, и др.].

17//2

…В вегетарианской столовой «Не укради»… — Библейская заповедь [Исход 20.15, Евангелие от Марка 10.19].

Названия пивных, ресторанов и столовых в нэповской Москве были броскими; некоторые имели форму шуток или поучительных обращений. В прессе упоминается трактир «Дай взойду» [Бе 12.1926]. Мемуаристы вспоминают столовую «Сыты» на Арбатской площади, а также пестрый веер названий вегетарианских заведений: «Убедись», «Примирись» 1, «Гигиена», «Я никого не ем»; последнее, в Газетном переулке, существовало еще до революции [Либединский, Современники, 52; Ильф, Москва от зари до зари; Вагинов, Бамбочада (1931); КН 23.1926; И. Равич, в кн.: М. Кольцов, каким он был, 224]. Вегетарианская столовая «Не убий» — место действия романа И. Эренбурга «Жизнь и гибель Николая Курбова» (1922).

Не исключено и то, что «Не укради» — намек на те столовые, где «ножи и вилки прикованы цепями к ножке стола (чтоб не украли)» [Ильф, Петров, Халатное отношение к желудку, Собр. соч., т. 2].

17//3

Коля вдруг замолчал. Все больше и больше заслоняя фон из пресных и вялых лапшевников, каши и картофельной чепухи, перед Колиным внутренним оком предстала обширная свиная котлета. — Видение, встающее перед внутренним взором, — мотив, встречаемый и в высоком, и в пародийном ключе. Пример первого — сцена, где Макбету чудится парящий в воздухе кинжал. Комический вариант, перекликающийся с данным местом ДС, ср. у Чехова: «В закрытых глазах засыпавшего Перекладина… метеором пролетела огненная запятая. За ней другая, третья, и скоро весь безграничный, темный фон, расстилавшийся перед его воображением, покрылся густыми толпами летавших запятых… На темном фоне появились восклицательные знаки… На темном фоне все еще стоял большой знак» [Восклицательный знак].

В «Мистерии-буфф» В. Маяковского голодному Купцу все котлеты снятся [стих 562]. Видения еды встают перед голодным драматургом в рассказе В. Катаева «Красивые штаны» (1922), который «в полдень лег на полосатый тюфяк и представил себе большой кусок хлеба с маслом, кружку молока и яичницу» [Собр. соч., т. 2], и перед безработным художником Пинетой в повести В. Каверина «Конец хазы» (1925): «Пышная рисовая каша с маслом приснилась ему: каша пыхтела и лопалась, и каждая дырочка тотчас же наполнялась прозрачным маслом» [гл. 2].

У С. Заяицкого в «Жизнеописании С. А. Лососинова» (1926) гастрономическое видение является герою в сходном с ДС контексте. В изголодавшейся революционной Москве заглавный герой «вдруг ясно представил себе запотевшую от холодной водки рюмку» в то время, когда его сослуживцы хором осуждают алкоголь и пьянство, как Коля с жаром осуждает мясо [ч. 3, гл. 5].

Нищета студентов-вузовцев, их вынужденное вегетарианство, болезни от недоедания, проживание в заброшенных домах (откуда легко перекидывался мостик в потусторонние сферы), совместное владение предметами одежды и т. д. — известная социальная проблема 20-х гг., по освещенности средствами информации уступавшая лишь знаменитой теме беспризорных детей 2. Но и этим мотивам, как мы видим, иногда возвращается их архетипическая поддержка.

17//4

Вчера, когда мы съели морковное жаркое, я почувствовала, что умираю… Я боялась заплакать. — Фраза, при всей кажущейся естественности, литературна и поэтична. Начиная примерно с Фета, в русской лирике и в том, что можно назвать лирической новеллой, применялся период с союзом «когда…», где в придаточном предложении дается (иногда с нагнетающим повторением «когда») то или иное обстоятельство, а в главном — интенсивный взлет эмоциональной реакции на него, часто со слезами. Эта фигура встречается в «Войне и мире»: «Когда он увидел первого гусара… когда он узнал рыжего Дементьева… когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!»… — слезы радости, подступившие ему [Ростову] к горлу, помешали ему говорить» [11.2.15]. Пример из Апухтина: Когда ничтожными словами /Мы обменяемся, я чувствую с тоской, / Что тайна, как стена, стоит меж нами [О да, поверил я…]. Из переводной литературы: Когда у зеркала вуаль свою вы сняли, /Яснее стали вдруг загадочные дали… / Как вспыхнули дрова, когда ты подошла /К камину… [Э. Ростан, Комната, пер. Т. Щепкиной-Куперник]. «Когда ты спал… я плакала в темноте от счастья» [С. Цвейг, Письмо незнакомки]. Ср. фразы у Л. А. Авиловой, любопытные совпадением с ДС: «Пароход… пошел прямо на меня. И тогда я почувствовала, что умираю…» [Забытые письма] и лирические излияния героини И. Эренбурга: «Когда я в кино увидела Турксиб, как старый киргиз встречает паровоз, я чуть было не расплакалась: так это прекрасно!» [День второй, гл. 9].

Морковное жаркое, морковные сосиски и котлеты — типичные блюда голодного студенческого стола. Что вегетарианская кухня в эти годы была к услугам каждого, видно из рассказа В. Ардова и Д. Гутмана, где приводится следующее меню столовой: «Коклеты: картофельные, морковные, рисовые, капустные, фасолевые, луковые, овсовые, крапивные, ромашковые, конопляные, березовые,