— Так вот в чем дело? — спросил Штокроза. Он один, кажется, понимал, что происходит; Нарцисс, Лилия и многие другие продолжали кричать, разгневанные нарушением протокола. — Вы больше не чувствуете себя в безопасности в наших домах, вопреки вековым традициям гостеприимства? И это означает войну?

— Этот дом, во всяком случае, перестал быть для меня безопасным, — засмеялся Чемерица. — Что до войны, то тут вы правы, мой юный лорд. Скажу больше: игра закончится, как только начнется.

Окно, занимающее всю стену конференц-зала, отвлекло Тео от лица Чемерицы. Собравшиеся в зале тоже смотрели на маленькую фигурку, летящую по небу к дому Нарцисса, на черный силуэт с широко распростертыми крыльями.

Лорд Нарцисс вскочил на ноги, потрясая кулаком, бледный, как то существо, что держало экран с изображением Чемерицы, — как тот, кто видит перед собой собственную смерть.

— Это невозможно! Все наши законы воспрещают постройку летательных аппаратов! Мы бы знали, если бы вы работали над чем-то подобным...

Летящая тень приближалась, как управляемый бечевкой воздушный змей. Тео хорошо видел перепончатые крылья и длинный тонкий хвост. Эльфы в конференц-зале кричали, метались и натыкались на стулья.

— Вы правы, милорд — вы бы сразу об этом узнали, — отвечал Чемерица. — Поэтому мы обратились к более древней, почти забытой науке. Зачем строить то, что способно летать, изрыгать пламя и убивать, если достаточно пробудить его?

Тень неслась теперь над самым центром города. Тео ахнул, увидев, как она велика — между хвостом и оскаленной пастью могло поместиться футбольное поле; только теперь он понял, с какой скоростью перемещается это чудовище.

Лорд Лилия пошатывался, опираясь на двух своих послушников.

— Вы разбудили дракона! Так будьте же прокляты! Прокляты!

Пронзительный голос хоббани заверещал в зале и в голове Тео:

— Тревога! Тревога! Нападение с воздуха!

— Прокляты? Пусть так, — спокойно ответил Чемерица. — Мы прокляты, вы мертвы. Что вас больше устраивает?

Черная тень заслонила окно, на долю секунды погрузив зал в глубокие сумерки. Ее чешуя подсвечивалась идущим изнутри красным огнем, словно камни в потоке лавы. Пасть разверзлась, длинная извилистая шея стрельнула вперед, и чудовище, удерживаемое на месте шестисотфутовым размахом крыльев, изрыгнуло пламя.

Огромное окно брызнуло потоками расплавленного стекла. Тео успел увидеть, как падают, обугливаясь на глазах, эльфы в конференц-зале, и зеркало на столе погасло. Здание содрогнулось. Раскат грома, подобный божьему молоту, швырнул Тео на пол, и потолок над ним обвалился, как камни разрушенного Иерихона.

Стриди Крапива внимательно смотрел на табличку с названием улицы, желая убедиться, что надпись на ней осталась той же. Улицам вообще-то несвойственно менять в очередном квартале имена, означенные в предыдущем, но абсолютной уверенности у него не было. Он мало в чем был абсолютно уверен — кроме того, что ему хочется сесть на нужный автобус и попасть домой.

Он даже дышать не мог как следует, так волновался. Стриди впервые оказался один на улице с тех пор, как новые друзья взяли его к себе, — и, хотя гордился немного тем, что ест их хлеб и занимает место под их кровом не даром, чувствовал себя неуютно под серым ненастным небом. Ему поручили очень важное дело — именно так они и сказали. А еще сказали, что только он, и никто другой, способен выполнить это задание. Стриди очень этому удивился, но быть на улице одному все равно тяжело. Почему этот... как же его зовут... Караденус не встретил его, как было условлено?

Иногда ему нужно было остановиться, просто чтобы подумать и вспомнить, что делать дальше, но когда он это делал, прохожие, обходя или облетая его, смотрели очень сердито. Это его пугало. Чего доброго, кто-нибудь ткнет в него пальцем и скажет: «Вот парень, который сбежал с энергостанции!» Тогда его схватят констебли, и он никогда уже больше не увидит своих друзей.

Он откинул волосы с глаз и прищурился, вглядываясь в табличку. На ней, как и раньше, значилось «Пятиконечная» — уже хорошо. Его маленькие друзья говорили ему, что делать — например, идти все время по Пятиконечной. Идти нужно по направлению к Сумеркам, но еще в Вечернем районе Пятиконечная должна пересечься с Простоквашной, и там будет автобусная остановка. Он знал об этом не потому, что утром сошел с автобуса на этой самой остановке вместе с Караденусом, когда ехал в центр, а потому, что друзья снова и снова втолковывали ему, как попасть домой на случай, если он останется один. Они даже карту ему рисовали, но это было слишком трудно понять. Проще выучить слова наизусть, как песню, как его любимый «Броселиандский блюз», — и повторять их, пока они не запомнятся, как собственное имя.

На самом деле он запомнил дорогу домой даже лучше, потому что имя свое порой забывал — иногда он думал о себе не как о Стриди Крапиве, а как о глыбе огня величиной с целое небо, не имеющей никакого имени; это случалось с ним каждый раз при воспоминании о том страшном, блещущем золотом мгновении, когда энергия всей станции прошла сквозь него. В такие моменты он переставал быть долговязым сыном вдовы Крапивы, деревенским парнем из Орешника, и даже новым Стриди с плохо работающей головой, но полным желания помочь своим новым друзьям — он был просто памятью, страшной памятью о том, как свет влился в него, угрожая разорвать на множество белых осколков...

Прохожие с руганью толкали его, спеша мимо. Одна девушка в чепчике горничной, видимо, почувствовала култышки крыльев под его просторной курткой — ее собственные крылья сверкали даже при тусклом свете осеннего дня, — она посмотрела на него как-то странно и пробормотала:

— Везет же некоторым.

Стриди понял, что снова остановился посреди тротуара и загораживает дорогу другим. На него обращали внимание, а друзья всякий раз, объясняя ему, как добраться до дому, добавляли, что внимания к себе привлекать нельзя.

Думать на ходу было очень трудно — не только потому, что думать вообще тяжело, а еще и потому, что он боялся пройти мимо нужного места, пока будет думать. Сегодня ему пришлось столько всего держать в голове! И как попасть в то место, где он побывал днем, и как вернуться к друзьям, и что нельзя останавливаться на улице, и говорить ничего нельзя, чтобы не привлекать внимания. И еще он должен был помнить, что поручили ему друзья, а это труднее всего, особенно без помощи Караденуса. Но он справился — и теперь чувствовал облегчение.

Справился ли? Он снова остановился, всего на секунду, потому что засомневался. Он думал, и боль сжимала грудь, не давая дышать. Вдруг он просто пришел в то место, а сделать то, зачем пришел, позабыл? «Пойдемте со мной, — просил он, — я это все нипочем не упомню». Но они не согласились. «Мы не можем пойти туда с тобой, Стриди, — сказал кто-то, кажется, Щеколда. — Нас возьмут на заметку и выследят. Ты должен пойти сам».