к странному вкусу, который объяснялся, наверное, давно немытым чайником, он уже притерпелся, – помнишь, ты говорил, что тот человек… умер «неправильно». Что ты имел в виду?

Сверчок наклонился над тарелкой ниже, как будто надеясь спрятаться среди объедков.

– Ну… Ты ведь и сам заметил, а? Он ведь обмяк-то, этот мужик, ещё до того, как тот дядька выстрелил.

– Как… до того? – и тут же Унельм понял, что это правда. Ощущение неправильности, преследовавшее и его самого, получило объяснение. Тогда он и вправду почувствовал, как ослабели руки напавшего, а потом – только потом – услышал выстрел.

– Я и говорю, неправильно, – пробормотал Сверчок. – Только не будем об этом больше. Ладно? Мне это не нравится. Меня это напугало. А тебя нет? Да и ведь ты того мужика не знал, к тому же он ещё и бить и душить тебя кинулся…

– А ты его знал?

– Ну не то чтобы. Но видел несколько раз. В праздник единства Кьертании, когда он те глаза продал, он в «Хладе» на радостях всех угощал. И меня тоже угостил. Купил мне вот такенную кружку…

– Погоди-ка, – медленно сказал Унельм, – ты сказал «в праздник единства Кьертании»? Ты уверен?

– Ну да. Я точно запомнил, потому что в ту ночь были салюты над Сердцем города, а их и от нас видно. Большие ребята взяли меня с собой на крышу большой Эллы… Ну, мы так старую водокачку зовём… И оттуда мы на них и глядели. А что?

– И до того он не продавал никакой другой большой партии глаз? – спросил Унельм растерянно, ощущая всё нарастающее беспокойство, как отдалённую дрожь земли.

– Такую разве продашь два раза? Я даже не знаю, кто такое купить-то рискнул. Уж больно приметно, вот так вот сразу… А если бы этот, который купил, ещё и знал, что тот мужик будет потом трепать по всему городу…

Унельм лихорадочно думал.

Второе убийство произошло вскоре после праздника единства.

Но первое – до него. До. Глаз, обезобразивший лицо Лери Селли, Стром должен был взять где-то ещё. Если только… Если…

Конечно, он мог добыть первый глаз на охоте. Спрятать, вынести тайком… А уже потом, не сумев остановиться, купить целую партию – и кто знает, сколько ещё жестоких убийств он бы совершил, если бы не Унельм…

Или всё это было ошибкой – чудовищной ошибкой.

– Мне пора идти, – сказал Ульм, бросая на стол химм и подвигая к себе блокнот. – Нужно кое-что проверить… срочно. Я запишу здесь свой адрес, ладно? Если тебе что-то будет нужно, пиши мне, ладно? Или просто так пиши.

Он и сам не знал, зачем это делает – но Сверчок просиял так, что этот вопрос отпал сам собой.

* * *

Он вернулся в отдел ближе к вечеру.

Весь город бурлил, на каждом углу только и говорили, что о забастовке препараторов.

«Неслыханно!»

«Возмутительно!»

«Позор!»

Унельм пониже натягивал рукав на запястье, проходя мимо возмущённых горожан, и радовался, что благодаря службе в отделе не был обязан носить форму механикёра.

Когда станет известно, кто именно посадил Строма, когда церемония награждения окажется на первых полосах газет, в Гнезде его просто возненавидят.

Но если Стром и в самом деле виновен, это стоило того.

Если.

Олке, должно быть, утрясал вопросы, связанные с его награждением и арестом Строма, Вэла отпустили домой – только Мем, как обычно, попыхивала своей трубочкой. В неровном свете лампы она казалась лишённой возраста, одновременно старой и, согбенной, и молодой, любопытной, живой. Её длинный нос так и ходил из стороны в сторону над бумагами.

– А, герой дня! – она широко улыбнулась и поприветствовала Унельма облаком вонючего дыма. – Разве ты не должен сейчас праздновать где-нибудь в компании друзей и красавиц?

– Зачем мне другие красавицы, когда я могу провести вечер тут, с тобой? Я зашёл проверить кое-что в архивах. Это быстро… просто кое-что не сходится, и это не даёт мне покоя.

– Если это не даёт тебе покоя до такой степени, что ты явился сюда после окончания рабочего дня, дело, конечно, серьёзное. Иди, Гарт. Только осторожнее: того и гляди, в Олке превратишься. Когда он был помоложе, у него, знаешь ли, тоже была жизнь. А потом вот так же начал приходить сюда ближе к ночи… результат знаешь.

Он быстро нашёл папки, выданные ему наставником в наказание. Тогда все эти охотничьи отчёты показались ему бессмысленной скучищей. Несколько глаз за такой период в отчётах засветиться всё равно не могли – это бы заметили безо всяких убийств… Но вот теперь, когда нужно было найти только один глаз и на одном, конкретном отрезке времени, задача стала и осмысленной, и решаемой.

Если первое убийство действительно было спонтанным, начинать следовало со дня убийства Лери Селли, двигаясь к более ранним охотам.

Унельм подкрутил валовую лампу и вернулся к таблицам, не пропуская ни одного столбца. От этого зависела жизнь человека – и он вчитывался в мелкие бисерные строчки так, что заслезились глаза.

Уже вскоре ему казалось, что он сидит над отчётами давным-давно. Глаза болели так, будто в них швырнули песком – а ведь времени прошло всего-ничего. Пара часов, а он уже малодушно задумался о том, чтобы сделать перерыв совсем ненадолго, только дойти куда-нибудь, где можно выпить кофе с крудлем-другим, а потом…

Он заставил себя продолжать.

В конце концов записи по нужному ему периоду химмельборгских охот закончились, и он вздохнул одновременно с облегчением – и отчаянием при одной только мысли о том, что всё это, как учил его Олке, придётся теперь перепроверять.

За период, предшествующий первому убийству – чтобы не ошибиться, он заложил неделю запаса, – два орма, добытых в Стуже, лишились одного из глаз ещё до разделки. В составе охоты на одного из них числился злосчастный Галт – а вот Эрика Строма ни на одной из охот не было. Что ж, по крайней мере, про этот глаз совершенно ясно, что он стал частью той самой большой партии… Откуда, интересно, Галт брал остальные? Не мог же он каждый раз так рисковать собственной репутацией. Возможно, был связан с препараторами из других городов?

Вторая охота… Унельм вздрогнул. Имена ястребов, которые участвовали в убийстве души орма, ему ни о чём не говорили. А вот один из охотников…

Рорри Курт.

Ульм похолодел.

Он вспомнил мрачного юношу с лицом, будто бы наполовину обожжённым. Вспомнил выражение его глаз, когда он говорил о Миссе. Да, он сказал, что ничего не знал о её романе с Лери – но