с ума. Конечно, мы никогда не рассуждаем подобным образом. Мы никогда реально не считаем, что состояние содержимого коробки соответствует наиболее общему из возможных известных нам состояний. Вы можете догадаться, что находится в коробке с подарком, предположив, каким может быть «типичный» или «стандартный» подарок: конструктор лего, если вы ребенок, ожерелье, если у вас годовщина свадьбы, галстук, если сегодня День отца. Но никогда — если только у вас не совсем уж странные друзья! — вы не подумаете, что там ультрагорячая плазма! Предположив такое, вы всякий раз, открыв коробку, испытаете чувство разочарования (или облегчения), когда обнаружите, насколько вы ошиблись. Но что именно неправильно в этих рассуждениях? Оценка по максимуму энтропии достаточно серьезна и изначально правильна: по сути дела, это правильный способ, позволяющий характеризовать состояние, когда информация ограничена.

Скорее ошибка в том, что в повседневном мире мы обладаем гигантскими неявными знаниями о предметах (например, о содержимом подарочной коробки), даже если утверждаем, что ничего о них не знаем.

Это знание досталось нам в наследство от чрезвычайно высокоупорядоченного, насыщенного информацией состояния ранней вселенной. Эта богатая информацией вселенная создала высокоупорядоченные галактики, внутри которых образовались богатые информацией звезды с высокоинформативными планетами и их окружением. Информация и порядок хранятся в ставшей холодной материи, в связях атомов и молекул, в пустоте пространства и в противодействии объектов гравитационному коллапсу. Это (как, скажем, и замороженный буррито) вовсе не воспринимается как удивительное хранилище информации. И тем не менее это наш тайный, главный и (с точки зрения вселенной, раскинувшейся в пространстве и времени) невероятно редкий ресурс.

На протяжении миллиардов лет общая история связывает воедино все, что нас окружает. И это позволяет нам на основании крошечного объема данных — несколько фотонов, достигших глаз, слабые колебания мембраны внутри уха, нервные импульсы в пальцах — сделать вывод о наличии совершенно невероятного объема информации. Мы к этому привыкли; это, как, например, дыхание, кажется нам совершенно естественным. Когда мы говорим об информации, то имеем в виду информацию, которую мы получим, если (скажем) заглянем в коробку. Но это всего лишь еще одна капля сведений (браслет или ожерелье в коробке), добавленная к поразительному объему заранее известной нам информации, — информации, с которой мы родились. В течение миллионов лет мы эволюционировали таким образом, чтобы научиться использовать это скрытое знание, чтобы понимать, предварительно оценивать и управлять окружающим нас миром. Все это было бы абсолютно невозможно, если бы мир был истинно хаотичен и случаен.

Но мы унаследовали от вселенной не только этот огромный объем знаний. Нарастание беспорядка определяет стрелу времени, направленную от высокоупорядоченного состояния вселенной на раннем этапе к тому, что называется «будущим». Эта стрела указывает направление, в котором описание вселенной разветвляется, разветвляется и разветвляется на множество возможностей. На этом базируется наша способность влиять на будущее в гораздо, гораздо, гораздо большей степени, чем на прошлое, и фиксировать прошлое гораздо, гораздо, гораздо более надежно, чем будущее. Это, по сути, и есть само время, течение которого является основой нашего существования и опыта как живых существ.

Богатейший запас информации в соединении с креативным, идущим во времени, историческим процессом появления порядка привел к формированию, пожалуй, самой ценной части нашего наследства, а именно — к формированию неимоверно сложной на физическом, ментальном и эмоциональном уровнях структуры живых существ.

На физическом уровне биологические создания настолько функционально сложны, что современные искусственные устройства не выдерживают с ними никакого сравнения. Хотя наиболее сложные и хитроумные разработки человека и впечатляют, но они не более чем детские игрушки в сравнении с работой клетки: клетка, содержащая примерно 100 триллионов атомов и, возможно, миллиарды достаточно сложных молекул, работает с прецизионной точностью. Наиболее сложные инженерные конструкции (например, реактивные самолеты последнего поколения) состоят из нескольких миллионов деталей. Похоже, только все вместе взятые реактивные самолеты всего мира (конечно, без пассажиров внутри) по функциональной сложности могут соревноваться с самыми простыми бактериями[157].

На ментальном уровне системы, доводящие до нашего сознания информацию о вспышке фотонов, — это лишь малая часть большого числа систем, которые воспринимают входные сенсорные данные; лишь часть иерархической ментальной структуры с многоуровневой обратной связью. Они постоянно получают, моделируют, сравнивают, сортируют, оптимизируют информацию и — действуют. Наше весьма близкое знакомство с этими системами не должно помешать нашему осознанию того, насколько они удивительны. Ученые, занимающиеся искусственным интеллектом, давно поняли, как чудовищно трудно компьютерам соревноваться с биологическим разумом на его собственной территории, — не там, где речь идет о числах и битах, а там, где существенны способность к восприятию, предсказанию и действию. Возможно, еще труднее им соревноваться с биологическими системами на уровне понимания контекста, когда требуется согласовать ощущения, предсказания и действия с огромным и уже «устоявшимся» информационным хранилищем концепций, интерпретаций, запретов и ограничений, из которых состоит биологический и социальный мир. Это хранилище, как и наша тесная связь с ним и возможность функционировать в согласии с накопленной в нем информацией, — важнейшее наследие, вобравшее в себя многое из того, что нам ценно.

Но на эмоциональном уровне, на уровне сознания и даже духа, мы, вероятно, получили в наследство самое ценное — получили то, что делает каждого из нас ПОЧЕТНЫМ ГОСТЕМ этого мира. В конце концов, имеет ли значение то, о чем никто не осведомлен, то, чего никто не осознает либо так или иначе не ощущает? Мы оцениваем вещи, исходя главным образом из их воздействия на ощущения людей и других живых существ. Большинство неправедных действий плохи, поскольку они тем или иным образом являются причиной страданий, а добрые дела обычно считаются таковыми потому, что помогают людям ощущать свое благополучие. Но диапазон ощущений людей гораздо шире, они (ощущения) вовсе не делятся на положительные и отрицательные: ощущения — это суть того, что означает быть человеком. Если мы хотим точно описать свои ощущения, а не ограничиваться жалким набором определений вроде «радостные» и «неприятные», то нам требуются тысячи слов. В таких случаях мы (ради, пожалуй, всеобщей пользы) обращаемся за помощью к поэзии или к высокой прозе — только для того, чтобы попытаться выразить обуревающие нас ощущения и поделиться ими с другими.

Некоторые отвергают такие чувства, как романтическая любовь, благоговение, ностальгия… или даже боль и гнев, полагая их «всего лишь химическими процессами в мозгу», появившимися в результате эволюционного отбора. Конечно, это не так: ведь внутри стеклянной бутылки серотонин и дофамин никаких чувств не вызывают и вызывать не могут, а наши сложные чувства — сигналы внутри мозга, увязанные с его соответствующими структурами