Данилин уже собрался уходить, когда компания из трех человек внезапно решила перенести свой кутеж куда-то еще, в толпе образовалась пробоина, и он, не долго думая, устремился в нее, пробился к стойке, заказал пинту «Гиннесса» и стал искать, куда бы приткнуться. Посасывая бархатный ирландский напиток, Данилин наблюдал за небольшим залом и гадал, не повезет ли во второй раз, не освободится ли где-нибудь посадочное место. Но пришел к выводу, что это крайне маловероятно: столы были сплошь оккупированы развеселыми компаниями, которые явно только начинали свою вечернюю программу. И Данилин уже подумывал, не осушить ли свою пинту поскорее и не отправиться ли искать удачи на Флит-стрит, когда сквозь наполнявший паб неровный гул голосов вдруг явственно услышал: «Мистер Данилин!»

Глюки начинаются, предположил он, но на всякий случай стал осматриваться. И не с первой попытки, но разглядел человека с длинным, розовым, типично английским лицом, который призывно махал рукой из-за небольшого уютного столика у ближайшего окна. Поймав взгляд Данилина, он энергично закивал. Сомнений быть не могло — приглашение относилось именно к нему.

«Кажется, это кто-то из документалистов, из «Круга первого», что ли», — неуверенно размышлял Данилин. С этой компанией он работал года три назад, помогал им озвучивать телефильм о Карибском кризисе. Впрочем, с кем только Данилин не работал за эти годы. Перезнакомился с десятками, нет, сотнями людей, возникали летучие дружбы, длившиеся несколько дней или недель — ровно столько, сколько продолжалась работа над очередным фильмом или передачей. А потом могли не видеться годами, чтобы повстречаться однажды где-нибудь на ходу, на бегу.

Ну, или вот так вот в пабе вдруг опять сойтись за торопливой кружкой пива. «А может, и не из «Круга», может, и вовсе из «Ти-продакшн» или еще откуда-нибудь», — думал Данилин. В последнее время память стала портиться, ему казалось, что он переполнился людьми, лицами, именами, голова перестала их вмещать. Так или иначе, розовощекий выглядел достаточно симпатичным, почему бы не воспользоваться его любезностью и не пропустить кружечку в его обществе. Хотя вообще-то именно сегодня он предпочел бы выпить в одиночестве.

Общения не хотелось, потому что с утра до него дозвонилась из Москвы Ольга, и он после ее звонка несколько разнервничался. Сказала, что будет в Лондоне через пару дней, пригласила пообедать в «Нобу».

Казалось бы, столько лет прошло, все быльем поросло, но нет, она продолжала его волновать. И ведь поблекла, состарилась, моделью ее давно никто не зовет. Замужем лет семь за долговязым, чернявым, как она сама, Бершадским, успешным издателем. Благодаря ему и карьеру сделала в новом, смелом мире глянца. Стала главным редактором самого успешного женского журнала.

У Ольги наверняка был к Данилину какой-то свой интерес, не стала бы она ради сентиментальных воспоминаний тратить время и деньги. А «Нобу» — ресторан, требующий и того и другого.

Но и Данилин хотел этой встречей воспользоваться, решился наконец спросить ее прямо: что же на самом деле произошло десять лет назад? Слухи об обвинении в изнасиловании оказались чепухой, скорее всего черным пиаром производства «Эм-Банка». Ни с какими заявлениями против него Ольга не выступала. Снимки какие-то якобы имели хождение, кто-то вроде их видел. Но рассказывали, съемка не удалась, фотографии вышли такого качества, что утверждать, кто именно на них изображен, можно было только при сильно развитом воображении. Причастна ли была сама Ольга к производству этих снимков? Данилину ужасно хотелось верить, что нет. Тот факт, что она, вслед за ним, быстро ушла из «Вестей», вроде бы говорил в ее пользу. Хотя ничего нельзя было утверждать с уверенностью.

Он не решался до сих пор попытаться откровенно с ней объясниться, поскольку не готов был снова погружаться в то мутное время. И так удивлялся иногда, что не заработал ни инфаркта, ни инсульта. Хотя что-то вроде нервного срыва получил.

С тех пор вдруг оценил целебные свойства алкоголя, дар забвения им приносимый. Сорок лет не понимал, а потом вдруг раскусил. И теперь, когда жена иногда упрекала его, беспокоилась, что пьет он практически каждый день, он отвечал: хорошо, что до наркотиков не дошел. И пью без социальных последствий, правда?

Перед розоволиким стояла его собственная, наполовину пустая уже пинта отливающего загадочной чернотой «Гиннесса». Тут же был открыт и большой пакет тех самых, любимых данилинских криспсов.

Вдруг Данилина обожгла жуткая мысль: а что, если он договорился с кем-то встретиться после работы подле Буш-хауса и позорным образом забыл? С ним уже недавно произошло нечто подобное.

Тоже, как сегодня, делал какой-то сюжет для Би-би-си о Буше и совершенно упустил из виду, что сговорился пообедать с заезжим американским журналистом. Заработался и забыл начисто, а в ежедневник в тот день и не заглядывал, хотя для фрилансера, внештатника, это просто недопустимо.

И почти уже прошествовал мимо американца с гордым видом, когда тот его окликнул. К счастью. Он был как-то на конференции в Уилтон-парке, где Данилин выступал с докладом, и знал его в лицо. Жена считала, что его растущая забывчивость — последствия пристрастия к алкоголю, а он сетовал на элементарное переутомление.

Вот и сейчас Данилину уже начало казаться, что какой-то телефонный звонок вроде был пару недель назад, с кем-то он на бегу о чем-то, о какой-то деловой встрече договаривался. А в ежедневник забыл записать. Да-да, что-то такое было… Но в пятницу вечером? На углу Стрэнда и Олдвича? Маловероятно. И все же…

— Как дела, господин Данилин? Закончили работу над очередной программой?

— Да вот только что буквально завершил запись, — отвечал Данилин, а сам лихорадочно соображал, как бы так ловко спросить краснолицего о чем-нибудь, чтобы сразу выяснить, кто он такой и откуда? Или просто плыть по течению разговора, надеясь, что оно куда-то да вынесет?

Рано или поздно англичанин должен будет сформулировать свой вопрос. «Итак, как я уже говорил вам по телефону, мы готовим документальный сериал об истории советской внешней политики». Ну или что-нибудь в этом роде.

Но краснолицый принялся болтать о погоде, при этом улыбаясь, даже посмеиваясь, поднимая брови — в общем, изображал максимальную доброжелательность и радость от общения с Данилиным. В этом была некая, небольшая фальшь, впрочем, в Англии такое встречалось, некоторые перебарщивали слегка. «Лучше так, чем хамство от души», — отвечал Данилин критикам английского лицемерия.

— Часто в России бываете в последнее время? — спросил краснолицый, и Данилин обрадовался — видимо, они начали выруливать ближе к теме.

— В последнее время реже, чем хотелось бы, но раза три за год бываю.

— Но в «Вести» заходите иногда?

«Ого, он знает мою биографию! — подумал Данилин. — Что бы это значило?»

Не пахнет ли здесь спецслужбами?

У Данилина было железное правило, которое он ввел с первого дня своей жизни в Великобритании — как только он ощущал малейший намек на этот специфический запах, как тут же под любым благовидным предлогом уходил, исчезал, убегал. Ни секунды общения с этими людьми — кто бы они ни были. Он не желал иметь ничего общего с представителями этой профессии, ни с российскими, ни британскими, ни американскими, ни какими бы то ни было еще. И жена, слава богу, поддерживала его в этой решимости. Хватит, наелись на всю жизнь! Никого ни изобличать, ни разоблачать, ни обдавать презрением Данилин не собирался. Кому-то нравится жить в том сумеречном, зыбком мире, пусть живут, на здоровье. Просто ему лично это противопоказано, как медицинский диагноз. Ну, бывает, говорят, редкий случай аллергии — на рыжие волосы. Кто этим страдает, вынужден обходить всех рыжих стороной. Вот и у Данилина такая аллергия — на разведчиков и контрразведчиков. И рад бы, может, пообщаться иногда, но категорически нельзя — опасно для здоровья и даже жизни.