Если хочешь быть полезным, говорил Найтингейл, надо учиться прилежнее, запоминать быстрее. Надо больше работать.

Я бы задержался у Лесли еще немного, но меня ждало задание.

В соседней палате Найтингейл сидел на своей койке и разгадывал кроссворд в «Телеграф». Мы с ним обсудили эпизод с исчезнувшим половым органом.

— Vagina dentata, — проговорил наставник. Я отнюдь не был уверен, что наличие научного термина поможет мне проще относиться к существованию данного явления. — Встречается на востоке — так что, возможно, это кто-то из китайского квартала.

— Но не японка, это точно, — сказал я, — потерпевший был в этом абсолютно уверен.

Найтингейл выписал на листок несколько терминов, значение которых я должен был отыскать в библиотеке.

— Но только не сегодня, — предупредил он. — Вы нервничаете?

— Да тут что угодно может пойти не так, — пояснил я.

— Главное — ничего не пейте, — сказал он, — и все будет в порядке.

По пути обратно в «Безумие» у меня возникли кое-какие соображения относительно личности таинственной похитительницы пенисов. Войдя в особняк, я первым делом отправился на поиски Молли. И обнаружил ее на кухне — она резала огурцы.

— Молли, вы случайно не ходили в ночные клубы в последнее время? — спросил я.

Перестав стучать ножом, Молли повернула голову и устремила на меня печальный взгляд черных глаз.

— Уверены?

Пожав плечами, Молли отвернулась, и нож застучал снова. Я решил, что предоставлю Найтингейлу самому разбираться. Все-таки субординация — великая вещь.

— Это нам в дорогу? — спросил я. — Сандвичи с огурцом — и все?

Молли кивком указала на остальные ингредиенты — салями и ливерную колбасу.

— Да вы что, издеваетесь?!

Сочувственно взглянув на меня, Молли достала бумажный пакет с заранее приготовленным ланчем.

В гараже рядом с «Ягуаром» громоздилось чемоданов шесть, не меньше. Помимо этого, Беверли повесила на плечо еще одну сумку. Ее содержимое, как я потом узнал, раньше занимало всю верхнюю полку прикмахерского бутика «Пекхэм». Беверли была наслышана о жизни за городом и решила на всякий случай перестраховаться.

— Почему я? — спросила она, пока я загружал вещи в багажник.

Потом я открыл ей переднюю дверцу. Беверли села, пристегнулась, поставила сумку на колени и обхватила ее обеими руками.

— Таково соглашение, — ответил я.

— А мое мнение, значит, никого не интересует.

Я сел за руль и открыл бардачок, дабы проверить, есть ли там бутылка минералки и пара батончиков «Марс». Убедившись, что стратегический запас на месте, я завел мотор и выехал из гаража.

Беверли молчала до третьего съезда с М4.

— Это Крейн, — сказала она.

— Где?

— Река Крейн, — пояснила Беверли, — мы ее только что проехали.

— Одна из твоих сестер?

— Последняя по эту сторону от Темзы.

На пятнадцатом съезде я свернул на М25. Движение, к счастью, было свободное. Направляясь к взлетно-посадочной полосе Хитроу, прямо над нами прошел аэробус А380 — так низко, что, клянусь, я даже различал лица пассажиров в иллюминаторах.

— А она что же, не явилась на прием? — спросил я.

— Она все время где-то за границей, — ответила Беверли, — постоянно куда-то летит. То эсэмэски с Бали шлет, то открытки из Рио. Представляешь, даже в Ганге купалась, — с ужасом и отвращением добавила она.

Благодаря школьному курсу географии даже я знал, что Ганг — одна из самых почитаемых священных рек Индии, но, если честно, совершенно не помнил, почему. Что-то там было про сожжение умерших и погребальные песнопения. Я занес этот пункт в список вопросов, которые следует изучить, — он обещал быть чрезвычайно длинным.

В конце концов мне удалось разобраться в одном из этих запутанных соглашений. Брок писал, что genii locorum не убедишь просто так взять и согласиться на условия договора. Им обязательно нужен некий элемент символизма. О клятве верности не могло быть и речи, а междинастический брак был бы слишком жестоким решением как для Матушки Темзы, так и для Батюшки. И поэтому я предложил обмен заложниками, дабы вселить доверие и укрепить связь между верхним и нижним течениями реки. Изящное средневековое решение, которое не могло не заинтересовать двух людей, свято верящих в свои божественные права. Типичнейшее староанглийское соглашение, скрепленное нитью с восковой печатью и кумовством промеж богов. Я мог бы сказать, что почерпнул знания об этом приеме из школьных уроков истории или рассказов о доколониальной жизни Сьерра-Леоне, но буду честен — я узнал о нем в тринадцать лет, из игры «Подземелья драконов».

— Но почему именно я? — спросила Беверли, когда я сказал ей.

— Ну не Тайберн же, — ответил я. — Она уж точно не годится быть вестником мира и благорасположения. А Брент еще маленькая.

У Мамы Темзы были и другие дочери — духи рек, о которых я никогда не слышал. И была еще одна — пухлая, улыбчивая молодая женщина, носившая имя Черная Канава.[67]На мой взгляд, Мама Темза решила, что Беверли легче всех найдет общий язык с неотесанными деревенскими мужланами.

Заложником с другой стороны был некто по имени Эш. Его река претендовала на известность, поскольку протекала мимо киностудии «Шеппертон».

Церемония обмена должна была состояться в Раннимиде 21 июня, в день летнего солнцестояния. Принимал нас Кольн Брук, отпрыск Отца Темзы и одновременно отец Эша. За две тысячи лет притоки Темзы здорово переплелись, особенно в результате «геологического регулирования». Я подозревал, что главным организатором данного мероприятия был Оксли, и он не собирался ничего пускать на самотек. Это подтверждали и вручную нарисованные дорожные указатели, которые я увидел, когда заплутал в закоулках Хит-Энда. Указатели четко вывели нас в тупик с прерывистой линией вдоль края проезжей части. В конце тупика находились ворота и импровизированная парковка.

У ворот нас встретила Айсис с большой компанией мальчишек-подростков в лучших воскресных костюмах. Все они тут же окружили «Ягуар», наперебой вызываясь отнести багаж. Один сорванец с волосами цвета спелой пшеницы предложил покараулить машину — за пятерку. Для верности я пообещал ему десятку — разумеется, когда вернусь.

Айсис обняла Беверли, и та наконец ослабила мертвую хватку, которой сжимала сумку с косметикой. Они вошли в ворота и побрели дальше, в поле. «Трон» Старика Темзы находился возле часовни, под сенью древнего тиса. Вокруг собрались сыновья — как положено, во всем блеске рабочих курток и отросших бакенбардов. С ними были жены и дети. Все они молча смотрели, как мы приближаемся, — словно Беверли была несчастной молодой вдовой из болливудской мелодрамы. Собственно трон представлял собой штабель из прямоугольных тюков сена допотопной конструкции — теперь, на мой взгляд, ни один фермер таких уже не делает. Поверх были постелены лошадиные попоны, украшенные затейливой вышивкой. Ради такого случая Батюшка Темза облачился в свой лучший костюм и даже расчесал волосы и бороду так тщательно, что они выглядели лишь слегка растрепанными.