Не оказалось в Смоленске и подкреплений для Великой армии - ни людьми, ни лошадьми. Отчаяние слышится в ноябрьском письме Наполеона из Смоленска к министру иностранных дел Г. - Б. Маре: «Лошадей, лошадей и еще лошадей!»[1075] И тут ко всем бедам прибавились еще дурные вести из Франции.

25 октября Наполеон узнал о заговоре Мале в Париже. Республиканский генерал Клод - Франсуа Мале во главе горстки единомышленников в ночь с 22 на 23 октября (в России то была ночь с 10 на 11) попытался осуществить государственный переворот[1076]. Распустив слух, что Наполеон умер в Москве, и оперируя подложными документами, Мале с полуночи до 9 часов утра успел занять почти весь Париж, арестовал министра полиции Р. Савари, провозгласил Францию республикой, а генерала Ж. В. Моро (находившегося тогда в Америке) - президентом и уже готовил заседание временного правительства республики. Лишь поутру военные и полицейские власти Парижа опомнились, рассудили, что «покойник не умер», и арестовали всех участников заговора - 24 человека; 14 из них во главе с генералом Мале были казнены.

Наполеон воспринял весть о заговоре Мале очень болезненно. Он понял, что в самой Франции «вера в устойчивость его власти пошатнулась»[1077]. «Когда имеешь дело с французами или с женщинами, - зло шутил он в разговоре с А. Коленкуром, - нельзя отлучаться на слишком долгое время»[1078]. Зато русские воины радовались заговору самих французов против Наполеона, хотя смысл заговора терялся в сумбуре вздорных слухов: Кутузову, например, докладывали, что «во Франции революция» и «сею революцией движет императрица Жозефина»[1079].

2 ноября Наполеон оставил Смоленск и повел значительно поредевшие, неотдохнувшие, большей частью голодные и деморализованные, но еще грозные колонны Великой армии дальше на запад. К вечеру 3 ноября император с гвардией, двумя корпусами (Ж. - А. Жюно и Ю. Понятовского) и кавалерией Мюрата подошел к г. Красный. Здесь он узнал, что город занят очень сильным (22 - 23 тыс. человек при 120 орудиях) отрядом графа А. П. Ожаровского. В то же время войска Милорадовича (два пехотных корпуса и один кавалерийский) вышли к Старой Смоленской дороге у с. Мерлина, отрезая тем самым от главных сил Наполеона сразу три корпуса - Даву, Богарне и Нея. Сзади неотступно преследовали французов казаки Платова. С юга подтягивался к Красному и Кутузов с главными силами[1080]. Никогда еще за все время войны армия Наполеона не оказывалась в столь опасном положении.

В поисках выхода Наполеон делал все возможное. В ночь на 4 ноября стремительной атакой дивизии Молодой гвардии под командованием генерала Ф. Роге он выбил отряд Ожаровского из Красного и расчистил себе путь по Старой Смоленской дороге к с. Ляды[1081]. Отправив туда Жюно и Понятовского, он сам с гвардией (Старой и Молодой) простоял весь день 4-го в Красном, поджидая отставшие корпуса. Уже за полночь в Красный пришел корпус Богарне. Наполеон и его отправил в Ляды. Выяснив, что россияне не собираются вступать с ним в генеральное сражение, он оставил в Красном Мортье с Молодой гвардией - ждать корпуса Даву и Нея, а Старую гвардию и конницу Мюрата повел вслед за Богарне в Ляды[1082].

Даву и Ней тем временем плохо взаимодействовали друг с другом. 5 ноября Даву все же с боем прорвался к Красному, теряя обозы, пушки, отставшие части. Среди русских трофеев оказался и личный обоз Даву, а в нем-его маршальский жезл[1083]. Ней же со своим корпусом безнадежно отстал и был окружен со всех сторон войсками Милорадовича. Русский генерал прислал к французскому маршалу парламентера с предложением сдаться. Ней задержал парламентера, чтобы тот не рассказал о бедственном положении корпуса. Тогда от Милорадовича прибыл второй парламентер - «потребовать своего предшественника и сделать маршалу то же предложение»[1084]. Ней задержал и второго парламентера. Ценой невероятных усилий и тяжелейших потерь Ней сумел вырваться из русского кольца, перешел в ночь с 6 на 7 ноября Днепр по тонкому льду у Сырокоренья и привел к Наполеону в Оршу 800 - 900 человек - все, что осталось от его корпуса, а также «еще 4 - 5 тыс. отставших» солдат других частей[1085].

Наполеон считал гибель своего «храбрейшего из храбрых» «почти неизбежной». «Я отдал бы 300 миллионов золота, которые хранятся у меня в погребах Тюильри, чтобы спасти его», - говорил он А. Коленкуру. Когда же Ней предстал перед ним живой и невредимый, император, обнимая маршала, признался ему: «Я уже не рассчитывал на вас»[1086].

Кутузов с главными силами все три дня боев под Красным держался в стороне, дав повод некоторым (и царским, и советским) историкам заключить, что он так вел себя «из опасения встретиться лицом к лицу с гениальным противником»[1087]. Все было иначе. Ведь Кутузов не побоялся встретиться лицом к лицу с Наполеоном при Бородине. Тем меньше мог он опасаться этого под Красным. Но, убеждаясь с каждым днем после Малоярославца, что победа над Наполеоном обеспечена и близка, фельдмаршал стремился победить с наименьшими жертвами. Возможно, к такому способу действий толкало его сознание своей вины за гибель раненых русских воинов, десятками тысяч брошенных в огне зажженной им Москвы.

Как бы то ни было, сначала в окружении самого Кутузова, а потом и в литературе, вплоть до наших дней, распространилась версия о том, что фельдмаршал строил «золотой мост» Наполеону для отступления, т. е. будто бы он намеренно не мешал врагу уйти из России. Так полагали, например, Н. Н. Раевский и К. В. Нессельроде, А. А. Щербинин и В. И. Левенштерн[1088], не считая тех (вроде Л. Л. Беннигсена и Р. Т. Вильсона), кто вообще был настроен против стратегии и самой личности Кутузова. Версию «золотого моста» поддерживал даже Е. В. Тарле[1089], но затем советские историки надолго от нее отказались. Лишь в постсоветское время А. М. Рязанов и особенно С. В. Шведов вновь подхватили эту концепцию, согласиться с которой, по-моему, очень трудно.