– Как точно называется банк?

Артист назвал.

– Ага, – сказал Николаша, отошел в сторонку и набрал на мобильнике номер телефона.

Мало сказать, что он знал лично руководителя банка, он с ним вместе и дела кое-какие проворачивал, поэтому дозвонился напрямую и сразу.

– Вова, – сказал он строго, – это я звоню. Тут артист один есть, ну ты, наверно, знаешь, хотя нет, ты в театры не ходишь. Ему надо вернуть деньги. Да, да, его жена положила в твой банк. Нет, ты недопонял, это я прошу вернуть ему его деньги, я лично, теперь понял? Сколько?.. – Тут Николаша немного замялся, потому что для артиста 3000 долларов, может, и были деньги, а для него – такая мелочь, что и произнести-то было неудобно. – 3 тысячи, – наконец почти смущенно озвучил цифру Николаша.

– Скока, скока? – переспросил банкир и залился естественным в его положении смехом.

– Я тебе сказал – «скока», – передразнил его Николаша, злясь и на себя, и на него. – А ты услышал! Это для тебя фуфло, Вова, а он на эти деньги полгода семью кормит, – гражданский гнев зазвучал в голосе Коли.

– Так дай ему сам, я тебе при встрече отдам, – предложил банкир.

– Нет, это ты дай! Ты взял, ты и отдай! Официально, понял! Переведи на его сберкассу. Какой у тебя номер счета? – обратился он к артисту.

У того никакого счета вообще сроду не бывало, и он Николаше в этом тут же признался. Николаша посмотрел на него с состраданием. В его взгляде сконцентрировалась тогда вся боль за униженный и обворованный народ, и он сурово сказал несчастному комедианту:

– Завтра заведешь сберкнижку. И номер счета сообщишь по телефону. По какому номеру ему позвонить? Давай телефон, – вновь обратился он к банкиру. И тут же к артисту: – Вот, давай записывай. – И опять банкиру: – И побыстрее, я тебя, Вова, очень прошу. Завтра – номер счета, а через три дня, чтобы деньги были, я проконтролирую!

– Ничего, если в рублях? – спросил он артиста, который, ошалев от неожиданной радости, смотрел на него так, как, наверное, Золушка смотрела на свою добрую фею. Он ведь уже простился навеки с теми деньгами, а теперь вдруг ему была обещана с ними новая встреча.

– Да, да, конечно, какая разница, – закивал он, – можно и в рублях.

– Можно в рублях, – милостиво разрешил банкиру эту вольность Николаша. – Все, отбой, до связи. – И обернулся с улыбкой к артисту, на глаза которого уже наворачивались слезы благодарности. – Ну, ну, будет тебе, – в купеческой манере персонажей драматурга Островского успокоил Коля бедного лицедея и отечески обнял его, – пойдем-ка лучше выпьем… за твоих родителей. Как их зовут-то?

– Звали, – удрученно ответил артист, – они умерли уже.

– Давно? – обеспокоенно спросил Николай.

– Давно. Уж 10 лет как. Сначала мама, а через полгода после нее отец.

– Значит, давно, – успокоился Николай. – Значит, не пережили друг друга, да?

– Выходит так, – сказал артист и все-таки заплакал. Мало того что неожиданный благодетель деньги вернул, так еще и о родителях вспомнил.

Не всякий, согласитесь, у кого есть возможности и средства, будет так поступать, верно? Так что давайте и мы будем относиться к Николаше с пониманием и сочувствием, помня о том, что господу виднее, кого там прощать, кого – нет. Поясним, что наше сочувствие к Николаю будет вызвано еще и тем, что в дружбе своей он несколько промахнулся. А все потому, что пошел по давно проторенной тропе и стал дружить с наиболее заметными эстрадниками и, таким образом, угодил как бы из одной мафии в другую. Но если в первой свои непререкаемые законы, своя, так сказать, конституция, то тут – полный беспредел.

Вот об этом-то и шла речь у него с Изольдой, которая, будучи ближе к дикому актерскому племени, могла бы растолковать Николаше кое-что, чего его разум был не в состоянии принять. На его беду у некоторых эстрадных знаменитостей образовались свои дела, свой бизнес, в который они его пытались вовлечь. У кого были сосиски и колбасы, у кого водка. Один отобрал у другого какую-то сосисочную линию, тот хотел бы, естественно, ее вернуть, но за это он должен был снять в телевизионном шоу жены того, кто отобрал, а он отказывался. И тогда авторитета Колю попросили помочь, другими словами – выступить посредником в этом щекотливом деле. Он едет уговаривать артиста все-таки поучаствовать в упомянутом шоу. Он! Сам!! А не какая-нибудь там сявка из их абсурдного, нервно-паразитического мира, из этой шайки, под завязку наполненной амбициями, идиотскими обидами и не менее идиотскими претензиями друг к другу. Он, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством»; он, перед кем оказалось бессильным западноевропейское правосудие; он, чье слово является законом для богатейших и опаснейших людей страны и перед кем трепещут некоторые депутаты Государственной думы и члены правительства; он, чье состояние оценивается, он даже сам точно не знает во сколько, да и не в этом суть; он, к чьему мнению или совету прислушиваются не последние люди в Европе и в Америке, кто лично знаком с Клинтоном, Япончиком и Шредером; он сам едет на поклон к какому-то эстрадному клоуну, чтобы его уговорить выступить в каком-то сраном шоу! И получает… отказ!!!

Этот клоун, который давно позволяет себе самые низкопробные хохмы, он, видите ли, принципиально не хочет принимать участие в такой пошлой программе. Отпетый пошляк принципиально не хочет участвовать в пошлой программе! Ну надо же! И отказывает! И кому?! Не понимает, не просекает фишку, не въезжает! В таких случаях надо убивать. И убивали, бывало. Но Николаша не хочет, не может его не только убить, но даже наказать примерно, потому что ввязался в дружбу и с тем, кто отнял сосисочную линию, и с тем, у кого отняли; он хочет дружить и с тем, и с этим.

И потом убивать можно было врагов, могущественных врагов, которые мешают. А этот-то кто? Лобковая вошь, перед который слон должен стать на колени?! Это в смысле бизнеса, конечно, но тут же еще и дружба, будь она неладна! Да и вообще по бандитской конституции трогать артистов не принято. И что теперь делать? Его этим отказом практически унизили. Если кто из братвы узнает, позор на всю страну! Так как поступить? Как повести себя с ними?

Вот что мучило Николашу, и он с какой-то детской обидой все это рассказывал своей подруге Изольде. Пьяная Изольда ржала так, что тряслась посуда на столе, а потом дала Николаше единственно верный в данной ситуации совет:

– Коля, слушай меня. Пошли их всех на х…

Столь радикальное решение вопроса Колю не устраивало; он не хотел с ними поссориться, на что Изольда резонно заметила, что если те и обидятся, то ненадолго: они его уважают и ценят, и никуда не денутся, а вот купаться в водовороте их бестолковых страстей – только нервы себе портить. Все равно их несуразный мир для него своим не станет; там своя логика, вернее антилогика, там свой специфический корпоративный бред, который другим сословиям непонятен и чужд. Поэтому лучше не надо! Дружить – дружи, но неглубоко и не всем сердцем. Николаша задумался и, похоже, – согласился.

Даже если бы тут был один только Николашин рассказ, он бы уже окупил собою весь сегодняшний вечер. Одно только это было небесполезно и интересно, не говоря уже о контексте, в который входили и бразильский ресторан, и его персонал, и разгоряченные водкой и флиртом сотрудники редакции и, само собой, на время забытая Ирочка, которая во все время Колиных жалоб не переставала говорить о своем пути в искусстве. Именно она, а не страждущая того же Изольда, была поцелована Сашей за кадкой с пальмой после медленного танца, на который Саша пригласил ее сразу по окончании скорбного Колиного повествования. И, поскольку Изольда продолжала энергично развивать свою идею – послать всех, и Коле было не до них, а Ирочка (он это видел) страстно хотела станцевать с ним еще и медленный танец – он ее и пригласил.