— Сэр, ножки я утром купил, но, может, я съезжу еще за мясом?

Питер в это время помогал Кристине выйти из машины:

— Да, Рой, поезжай. И если скоро вернешься, то успеем все замариновать часа на полтора хотя бы и тогда часов в семь сможем сесть в саду, посидим до десяти, а потом спатки.

Последние слова он говорил, глядя на Кристину. Ее мирное настроение как ветром сдуло:

— Это ты так решил?

Питер замер.

— Во сколько я сяду, во сколько лягу — ты все уже расписал, да? А меня спросить? Нет? Не надо?

Питер протянул к ней руки:

— Кристи…

Она покачала головой:

— Знаешь, после того что ты сделал, я решила…

Он шагнул к ней и, глядя ей в глаза, спросил:

— А что я сделал? Что я сделал, Кристи, чтобы так со мной поступать? Сказал — да, но… я не сделал ничего. Я не изменил тебе, я не… ударил тебя, не предал, я… не сделал ничего! Я просто сказал…

Ее глаза наполнились слезами:

— Ты сказал…

— Не надо! Не напоминай! Я помню каждое слово, что сказал тебе тогда. Я ругаю себя так, как никогда бы не смогла ты. Но это же только слова, Кристи! Ты тоже потом сказала мне много слов, и я не забыл их. Я не хочу их забывать и не забуду.

Она сделала шаг назад и посмотрела в сторону дома. Питер подошел к ней и взял ее за руку:

— Это всего лишь слова, они как ветер. А есть поступки. И я не сделал ничего, чтобы ты так наказывала меня. Если бы я что-то сделал — не приблизился бы к тебе. Сам бы не простил, себе бы не простил. Да, я псих, и ты это знала, когда выходила за меня…

Кристина выдернула свою руку из его захвата и с болью выкрикнула:

— Я не знала!

Он тихо поинтересовался:

— А если бы знала — не вышла бы?

Она вытерла сбежавшую слезу и поспешила к дому. Питер выругался, взлохматил волосы и ушел в сторону сада. И никто из них не вспомнил про Роя, сидящего в машине.

Флоренция, вилла «Кассаделламоре», 29 апреля, 17:01

Она не хотела плакать. Она почти не плакала в Лондоне в те две первые после их ссоры недели, но, приехав во Флоренцию, почему-то… Нет, после приезда Питера во Флоренцию она начала плакать. Не являясь по натуре плаксой, она запрещала себе, как говорила бабушка, «разводить мокроту», но получалось почему-то плохо.

Она подошла к окну. Сад преобразился. И дело было даже не в цветении. Он изменился за те полдня, что ее не было: множество деревьев оказались подстриженными, а вокруг навеса над столом с креслами были развешаны фонари. Она вспомнила слова мужа: «…часов в семь сядем в саду…»

Да, с фонарями можно сидеть хоть всю ночь.

Ей стало душно и захотелось на улицу.

И Рози еще куда-то запропастилась!

Кристина оглядела сад и не обнаружила в нем ни одного человека. До семи было далеко, и она решила подышать свежим воздухом.

Спустившись в сад, она подошла к островку уюта, организованному мужем. Большой овальный стол был не грубым, но очень добротным. Она прошлась по нему рукой.

За таким хорошо сидеть многодетной семьей — углов нет, никто не стукнется.

Почти на каждом кресле лежали подушки, а на некоторых еще и пледы. Обернувшись, она обнаружила то, чего не было видно из ее окна: бирюзовый диван на изящных железных ножках — широкий, с высокой мягкой спинкой. На нем лежали три оранжевые подушки и большой пушистый плед. Оглянувшись на дом и убедившись, что за ней никто не наблюдает, она подошла и осторожно нажала на диван рукой: он оказался идеальной жесткости. Она почему-то сразу поняла, что Питер купил его для нее. Он даже был подогнан под ее рост. Она села и, приглядевшись, увидела, что при желании, вытащив штырь, его можно было превратить в качели. Она погладила приятную ткань, которой он был отделан. В голове всплыли обрывки их сегодняшнего разговора: «…слова, они как ветер. А есть поступки».

На небо набежала туча и загородила солнце. Кристина поежилась и подтянула к себе плед. Завернувшись в него, она вновь огляделась. Неожиданный порыв ветра унес пару листьев, лежащих на столе, и она вновь услышала голос мужа: «…слова, они как ветер…»

Кристина сбросила балетки и забралась с ногами на диван: ей определенно было о чем подумать.

Флоренция, вилла «Кассаделламоре», 29 апреля, 17:44

Питер уже второй час ходил по комнате и не мог найти себе места.

Зачем? Ну зачем ты начал этот разговор? Всего-то и надо было что молчать, но нет! Ты же должен командовать, руководитель хренов! Она прекрасно обходилась без тебя почти месяц и еще бы столько же обошлась! Но нет, приспичило тебе обозначить ей расписание!

Не прекрасно обходилась. Она похудела, и у нее круги под глазами…

Он мог бы спорить сам с собой часами, если бы это приносило хоть какую-то пользу и он не ходил кругами вокруг одного и того же: хрупкий мост, наведенный между ними ночью, рухнул в одночасье от одного его неловкого предложения.

Надо узнать, что там с ужином и замариновал ли Рой эти треклятые ножки.

Питер открыл дверь, и к его ногам спикировал лист бумаги, вложенный в щель между дверью и наличником. Это была записка, написанная рукой Беннета: «Милорд, мы ушли. Вернемся, когда вы с миледи помиритесь».

Какого?!..

Он повторно перечитал послание и увидел приписку, сделанную явно женской рукой: «Не оставляйте ее ночью одну. Она встает в туалет и спросонок может оступиться».

ТВОЮ МАТЬ!!!

И как они себе это представляют?! Да Кристи пошлет меня, если я скажу ей, что ночью…!..

Он съехал по стене на пол и схватился за голову.

Вот же идиоты!!! Ну ладно эти двое, но Эдисон! Рой! Они не могли оставить дом без охраны…

Питера осенило.

Рой… Это все Рой. Он слышал наш разговор у машины и… что? Рассказал Беннету? Рой и Беннет? Чушь собачья! Хотя… С чего бы еще им всем вот так вдруг встать и свалить неизвестно куда?

Он перечитал записку: «Вернемся, когда вы с миледи помиритесь».

Это, значит, что? Они и ночевать не придут?

Ну, тебе же написали не оставлять Кристи на ночь одну. Не тупи. Теперь вы остались вдвоем.

Он засмеялся, со всей