И вот теперь, лежа в постели Серра, Петра смогла перекатиться на бок и прошептать ему в ухо:

– Знаешь, в иных обстоятельствах у нас с тобой могла бы быть любовь.

Любовь. Это слово застревало у нее в горле, когда она пыталась сказать его Фрэнку. С Серра оно само сорвалось с ее губ. Пребывавший в посткоитальной неге, все еще пытавшийся восстановить дыхание, Серра мгновенно встрепенулся. Петра поспешила прояснить свои слова:

– Но, к сожалению, сейчас не те обстоятельства.

* * *

– Через два дня я представлю тебя команде захвата.

– Где? Здесь?

– Нет. В Лондоне.

– В Лондоне?

Ее реакция была слишком быстрой и слишком нервной, что не скрылось от Серра.

– У тебя с этим проблемы?

Петра попыталась отмахнуться.

– Никаких. В Лондоне – значит, в Лондоне.

– Как только окажешься там, ты не должна покидать его до начала операции.

– Рейс будет оттуда?

Серра самодовольно ухмыльнулся.

– Необязательно. Бо́льшая часть команды прибудет стыковочными рейсами из других стран. Это нужно, чтобы снизить риски. Но ты вылетишь из Лондона.

– И как долго мне ждать?

– Скажем так: примерно через неделю, начиная с сегодняшнего дня, ты будешь с Халилом.

Было утро. Петра собиралась уходить. Они уже стояли в прихожей, когда Серра внезапно сказал:

– У меня для тебя что-то есть.

– Что именно?

– Подарок. – С этими словами он достал из-за спины пластиковый пакет, в котором лежала небольшая коробка. – Извини, не успел обернуть его в подарочную бумагу.

Петра вынула коробку из пакета. Это был аудиоплеер «Сони Уокмэн». Будь у них другие отношения, это был бы вполне нормальный подарок. Но у них были не те отношения. Удивление Петры вскоре сменилось смущением, что, в свою очередь, вызвало у нее досаду.

– Ты любишь музыку? – спросил Серра.

Она понимала: он играет с ней.

– Да, но не любую.

– Теперь ты сможешь слушать все, что захочешь. – Серра умолк, давая этому предложению на миг повиснуть в воздухе, а потом как бы невзначай добавил: – Но предупреждаю заранее: не вздумай одновременно нажимать кнопки перемотки назад и вперед. По крайней мере, в самолете.

По коже Петры заползали мурашки.

– А почему нет?

– Кто знает, что там бабахнет в грузовом отсеке…

Усилием воли она сделала большие глаза.

– Ты серьезно?

Похоже, что да.

– Ты хотела знать, в чем будет состоять твоя роль «контролера». Теперь ты знаешь.

Ей удалось сохранить хладнокровие.

– Я не собираюсь разносить себя в клочья за полмиллиона долларов.

– Как я уже сказал, тебя вместе с большинством пассажиров и экипажем выпустят на Мальте.

– Большинством?

– Возможно, кто-то останется на борту. – Серра указал на плеер: – Радиус действия триггера тысяча метров, но для верности ты должна воспользоваться им не дальше, чем за восемьсот метров от самолета.

– А люди Халила?

– Они вызвались стать мучениками, умереть во славу Аллаха. Твоя работа состоит в том, чтобы помочь им отправиться на небеса.

25

Электрический утюг шипел и плевался паром. Петра разложила на гладильной доске мятую серую футболку. С утюгом в руке она чувствовала себя неуклюжей. Гул стиральной машины соревновался с банальностью дневных телепередач – кулинарных и игровых шоу, слишком хилых, чтобы отводить им прайм-тайм. Чуть раньше у нее состоялась борьба с пылесосом, в котором она попыталась поменять пылесборник, но в результате лишь порвала его, и вся пыль и мусор рассыпались по полу гостиной.

Домашние хлопоты были для нее в новинку. В детстве все заботы по дому брала на себя мать, которая никогда не просила ее о помощи. В студенческие годы бытовые проблемы являлись чем-то необязательным, и она, как и многие другие, предпочитала закрывать на них глаза. В бытность же ее проституткой ни о каком уюте речь даже не шла. Квартиры, в которых она работала, были запущены до такой степени, что им ничто уже не могло помочь, хотя Джоан, одна из горничных, помнится, время от времени водила по ковру пылесосом. Стефани было наплевать и на грязь, и на груду нестираной одежды. Ей было наплевать, что грязна она сама. Какой смысл наводить чистоту снаружи, если внутри все мерзко и грязно?

Теперь же эти тривиальные действия стали для нее своего рода очистительным ритуалом. На пару с телевизором они притупляли ум, что приносило частичную свободу. Монотонная работа позволяла притворяться, что вся ее жизнь такая же монотонная, чего ей сейчас хотелось больше всего. Фрэнк притупил ее острие, приглушил ее жажду воздаяния и справедливости…

Раздался стук в дверь, и он шагнул из ее мыслей в реальность. Когда Петра видела его в последний раз в половине восьмого утра, он лежал голый в постели. Сейчас на нем были черный костюм, темно-синяя рубашка без галстука и черные ботинки. Таким щеголем она его еще ни разу не видела.

– Я проходил мимо твоей двери и услышал звуки телевизора, – пояснил Фрэнк. – И решил заглянуть.

– Не хочешь войти?

– Нет. У меня пара срочных дел.

– Как скажешь.

– Я подумал, что ты, уходя, забыла его выключить.

– Уходя куда?

– На работу.

У нее не нашлось ответа. Его слова застали ее врасплох. Не нарочно, конечно, но не это главное. Он задумчиво склонил голову набок.

– Мне казалось, сегодня утром ты собиралась на работу.

– Куда же еще, – ощетинилась она, как будто Фрэнк обвинил ее во лжи.

В самом начале своей бытности Мариной Петра прилагала больше усилий. В дневное время она посещала библиотеки, музеи, ходила в кино или по магазинам. Случалось, даже захаживала в Маджента-Хаус. Но в последнее время ее дисциплина дала сбой. Ей не хватало силы воли поддерживать самые нудные аспекты жизни Марины. Вместо того чтобы идти «на работу», она проводила день в стенах квартиры. Вместо деловых костюмов и косметики, придававших ей строгий, серьезный вид, теперь ее чаще можно было увидеть в поношенных джинсах и выцветшей толстовке. Фасад Марины покрывался трещинами, но ей было наплевать на это.

Фрэнк обвел глазами квартиру.

– Тогда почему ты не на работе?

Ее первой реакцией было послать его подальше. Что, кстати, было вполне естественно, и будь на его месте кто-то другой, она бы так и поступила. Но только не с Фрэнком. Она прочла это в его глазах. Он не просто ждал от нее объяснения, ему хотелось в него верить.