В глубине души, впрочем, Фелл знал: спасательную команду за четырьмя простыми солдатами вряд ли отправят. И что-то шептало в глубине души: Ловчему, Гаррету, Индаро и Дун лучше оставаться пленниками в Старой Горе, чем быть солдатами в Городе. Когда он освободит Индаро – а он так или иначе это устроит, – уж он позаботится, чтобы ей больше никогда не пришлось сражаться…

Наконец Фелл выбрался на высокое прохладное плоскогорье. Он двигался быстрым шагом, упрямо пробираясь на запад. В конце дня солнце село в густую мглу; ему померещились в той стороне силуэты далеких холмов. Может, за ними уже и Город? Он позволил себе в это поверить, хотя и понимал, что даже в самом лучшем случае ему предстоит еще несколько дней ходьбы. Ночью он спал на сухой и теплой земле, укрывшись под скалой, и проснулся всего раз – от далекого крика.

Утро застало его уже в пути: впереди отлогими уступами лежал спуск…

Знакомая вонь, донесенная ветерком, заставила его вздрогнуть. Он так и замер, все чувства обрели тревожную остроту. Фелл выхватил бесполезный меч и принялся озираться. Всюду кругом была плоская сухая равнина, лишенная каких-либо признаков жизни. Он снова двинулся вперед. За небольшим подъемом открылся широкий каменистый распадок.

В самой середине виднелись два голых человеческих тела, привязанные к столбам. При жизни это были маленькие смуглые женщины вроде тех, каких он видел в крепости. Они были мертвы, причем уже давно: тела частично объели насекомые и зверье. Фелл осмотрел окрестности и увидел уйму отпечатков копыт. Можно было проследить, как всадники прибыли сюда, а потом уехали. Это было много часов назад.

Наконец Фелл стал спускаться в распадок… и едва не споткнулся на склоне. Под скальным козырьком расплывалось ярко-алое пятно. У Фелла сердце перевернулось в груди. Он скатился со склона и подбежал к женщине. Она была еще жива, и это была Дун.

* * *

Фелл с большим трудом перепилил тупым ножом ее путы, после чего осмотрел раны. Кровь текла едва ли не отовсюду – тело сплошь покрывали неглубокие колотые раны и синяки. Лицо у нее было серое, глаза закрыты. Он освободил ей руки и ноги, но она даже не заметила.

– Дун! – решительно окликнул он.

Она не отозвалась. Фелл приложил руку к ее шее, выслушивая живчик. Биение показалось ему едва уловимым, нитевидным.

Очень осторожно, понимая, что дело наверняка не обошлось без внутренних повреждений, Фелл стащил с Дун камзол, потом снял свою потрепанную рубашку и завернул в нее женщину, накрыв сверху камзолом. Сел под скалой и обнял Дун, устроив ее у себя на руках. У него не было ни еды, ни воды, чтобы с ней поделиться, не было и мази для ран. Он мог только побыть рядом с ней в последние минуты жизни – как солдат с солдатом.

Утро медленно превращалось в день. Фелл прислушивался к неверному дыханию Дун и старался не думать о том, что могло случиться с Индаро. Он проклинал себя, что не сумел запастись водой, ведь она могла бы спасти жизнь Дун. Однако у него не было фляги, он и сам последний раз пил более суток назад из какого-то грязного ручейка, еще прежде, чем выбрался на эту сухую равнину.

Ощутив слабое движение, он не сразу понял, что раненая из последних сил пыталась вырваться из его рук.

– Дун, – прошептал он, – это я, Фелл Эрон Ли. Все хорошо…

Она перестала отбиваться:

– Что… с Индаро?

– Ее здесь нет, – ответил он осторожно.

– Вы… вместе бежали?

– Да, – соврал Фелл. – Индаро отправилась в Город, а меня попросила разыскать тебя.

И тут же накатил стыд. Сколько он молил богов о спасении Индаро, а о ее служанке вспоминал мельком в лучшем случае. Он даже теперь только и твердил про себя: на ее месте могла быть Индаро…

– Кто это тебя так?

Дун не двигалась и молчала, и он уже решил, что сознание вновь покинуло ее. Однако потом она прошептала:

– Я вышла на них… солдаты Города… Я славила богов: мне повезло… – Она прикусила нижнюю губу, и без того искусанную в кровь. – Они… не поверили, что я… своя… Хотя на мне был… камзол Индаро…

Феллу нечего было на это сказать. Он хорошо знал, как поступали с женщинами неприятеля. Дун продолжала:

– Я рассказала им все, что знаю о Приморской… имена моих товарищей… наши маневры… прозвища полководцев… А они: не верим, и все… Они не хотели поверить… Заковали меня с двумя… этими… Пришлось бежать следом за конями… а они то и дело в галоп… чтобы повеселиться… Одна женщина так и погибла. Они рассердились – умерла слишком легко… Мы нужны были живыми… Потом… когда заночевали… – Ее лицо оставалось неподвижным, только на одном глазу, подбитом и заплывшем, выступила слеза. – Я умираю, – прошептала она.

Фелл не ответил, и она чуть пошевелилась:

– Я умираю… верно, господин?

Он посмотрел на кровавую лужу под телом. Где-то вверху посвистывали крылья стервятников.

– Да, солдат, – тихо проговорил он.

– У тебя… есть нож?

Он извлек тупой нож и показал ей. Дун слегка повернула голову, чтобы посмотреть на него. И, глядя ему в глаза, едва заметно кивнула.

Фелл много раз видел, как непоправимо искалеченные воины принимали милосердное избавление, когда им рассекали крупную артерию с внутренней стороны бедра. Не раздумывая, он дотянулся, легонько кольнул. Кровь вялыми толчками стала выливаться на землю. Ее и так оставалось в теле очень немного.

– Скажи… Индаро… – прошептала Дун.

Он наклонился ниже:

– Что сказать?

Но Дун не произнесла больше ни слова, лишь прикрыла глаза от пыли, принесенной ветром с равнины.

Фелл тоже закрыл глаза и печально опустил голову…

* * *

…Эриш сидел, крепко зажмурившись и зажав ладонями уши, по-детски пытаясь отгородиться от невыносимого ужаса. Сколько дней уже минуло, но жуткая сцена снова и снова разворачивалась перед его мысленным взором.

– Эриш, пора, – позвал кто-то.

Он поднял глаза. Это был Рийс, сероглазый, серьезный, рослый для своего возраста.

– Ты сказал, что пойдешь, – проговорил младший мальчик.

Эриш оцепенело кивнул и кое-как поднялся. В сопровождении Рийса он вышел из казармы, пересек замусоренный задний двор. Дальше были заросли кустарника и молодых деревьев – там они с другими мальчишками уговорились встретиться, как стемнеет. После освобождения он большей частью их избегал, но прийти на встречу пообещал. Он понимал, что, может, больше никогда их и не увидит. Несколько раньше в тот день его вызвал Шаскара. Полководец сказал ему, что он поступает в его личное распоряжение. У Эриша появится новое имя и новая жизнь; его прошлое будет вымарано из истории Города. И не далее как завтра им предстояло отбыть на Выступающий берег.

Бывшие пленники сидели возле костра. Эриш невольно удивился, как они могли так спокойно смотреть в пламя: сам он неотвязно видел в огне бьющуюся, вопящую жуть…