— Что ты ищешь? — спросили герцоги.

Готфрид поднял крышку очередного сундука:

— Кое-что из слов Раймунда показалось мне интересным.

— Что же? — спросил Раймунд.

— Ты говорил о воздействии на рыцарей. Быть может, ты это случайно сказал. Но если не случайно, то поздравляю тебя. Поднять дух у наших рыцарей — весьма разумная и своевременная мысль.

— Конечно, не случайно! — бросил Раймунд. — Я уж давно заметил: рыцари наши как-то приуныли. Наверное, сказываются тяготы пути.

— Вот, вот!.. — Готфрид перебирал браслеты, пояса, серьги. — И Порфирий не случайно повесился. Взыграла в нем черная желчь… Как он мог! Проделать такой путь — и так кончить…

— Трудно бывает понять поэтов, — сказали герцоги старую истину.

— Матерь Божья! — воскликнул Готфрид. — Сколько здесь богатств.

Герцоги опять спросили:

— Но что ты придумал? Скажи, не томи.

— Я не придумывал ничего. Все придумано древними, — Готфрид наконец нашел то, что искал, вынул из сундука узенький венец, искусно сплавленный из золотых зубчатых листочков. — Вот оно!.. Вспомните, братья, был у римлян прекрасный обычай: отмечать короной воина, первого взобравшегося при штурме на стену.

— Corona muralis, — подсказал Роберт.

— Вот, вот! — кивнул Готфрид. — Если каждый из рыцарей захочет получить такую корону… Представьте, как поднимется боевой дух!

— У тебя светлая голова, Готфрид, — похвалил доблестный Боэмунд.

Здесь вошел тот рыцарь из стражи, а за ним — Глеб.

Герцоги замолчали и с затаенным восхищением оглядели мощную фигуру героя. На Глебе были византийские доспехи. Наверное, поэтому герцоги приняли Глеба за грека.

Рыцарь сказал:

— Вот тот человек. Найти его мне было непросто, ибо, хоть он и первый в бою, в остальное время скромен и тих, будто агнец.

— Ты грек? — спросил Глеба Готфрид.

— Нет, государь.

Герцог пристально оглядел его:

— Откуда-то мне знакомо твое лицо. Мы не виделись с тобой прежде?

— Возможно, государь, — уклончиво ответил Глеб.

Он-то хорошо помнил, как в числе прочих декархов сопровождал герцога не раз к императору во Влахернский дворец. Но напоминать о том не хотел, поскольку полагал, что этот герцог выглядел не очень достойно в ослепительном сиянии мудрости императора; и вспоминать герцогу о том, быть может, будет не совсем приятно.

А Готфрид все вглядывался в его лицо:

— Определенно, мы где-то уже встречались. Мне знакомы эти глаза. Да и рост твой из заметных. Такого молодца в карман не спрячешь и в угол не задвинешь.

— Все просто, государь! — Глеб смотрел на герцога сверху вниз. — Мы идем сейчас одной дорогой. Мы встречаем друг друга в бою. Совсем обычное дело, что не раз встречались. Вы помните, наверное, и других воинов.

— Возможно, возможно, — покачивал головой Готфрид, прохаживаясь вокруг Глеба. — Так, значит, это ты, рыцарь, поднялся первый на стену Икония.

— Так получилось, — скромно ответил Глеб.

Герцоги сказали:

— Скромность его похвальна. Приятно говорить с таким человеком.

А Роберт из Тулузы добавил:

— И заметьте, ничего не просит.

Готфрид спросил Глеба:

— Откуда ты, рыцарь?

— Латиняне называют мою родину Рутенией.

Готфрид кивнул:

— Да, я слышал о твоей стране. Но бывать в ней не приходилось. Говорят, там вечная темнота, холод и снег. Как там умудряются жить люди?

Глеб улыбнулся:

— Нет, государь! Рутения — большая. Есть в ней и теплые прекрасные места, есть плодородные земли, где растет все, что только ни посадишь, есть реки и озера…

— Ах, этих рек и озер нам не хватает сейчас, — перебил его Готфрид, потом спросил: — Почему же ты ничего не просишь, рыцарь, за свои подвиги? Почему не пользуешься случаем? Ведь в другой раз я могy пройти, не заметив тебя.

Глеб пожал плечами:

— Мне не нужно больше того, что я смогу унести. А поклажи у меня и так достаточно.

— Что ж! Разумный ответ, — оценили герцоги.

А Готфрид Лотарингский тем временем велел рыцарю из стражи:

— Собери на площади перед дворцом всех рыцарей, каких сможешь найти, — тех, что не очень пьяны, что не заняты грабежом, — поищи самых достойных.

— Трудно будет найти, государь, — ответил рыцарь. — Все разбрелись по городу в поисках добычи. Люди устали за этот переход и теперь веселятся. Это их право. Они даже могут не прийти.

Герцог в раздражении повысил голос:

— Тогда скажи протрубить сбор у ступенек дворца.

— Ночь на дворе…

— Вели зажечь побольше факелов. Торопись, я хочу, чтобы было светло и людно.

— Будет исполнено!.. — рыцарь удалился.

А Готфрид опять повернулся к Глебу:

— И все-таки где-то я видел тебя. Но за последний год мне пришлось видеть стольких людей, что лица многих смешались у меня в памяти…

Глеб не успел ответить, ибо снаружи дворца трижды пропели трубы. Глас их был призывный и торжественный.

Едва смолкли звуки труб, послышались цоканье копыт, людской говор, смех, шарканье тысяч ног.

Готфрид, тронув Глеба за плечо, сказал:

— Идем, герой!..

И другие герцоги вышли за ними на крыльцо.

Горели факелы в руках многочисленной стражи. Площадь перед дворцом быстро заполнялась пешими и конными воинами. Становилось все шумнее.

Разумеется, рыцари выглядели сейчас далеко не так, как в первые дни похода. Доспехи их, — помятые, исцарапанные, — покрывали пыль и запекшаяся кровь; многие были ранены — светлели повязки в ночи; почти все — в большей или меньшей степени — пьяны. Рыцари вопросительно смотрели на герцогов и спрашивали друг друга, по какой причине протрубили сбор, — неужели опять в дорогу?

Герцог Готфрид поднял руку, и рыцари поутихли.

— Господа! — громким голосом обратился Готфрид. — День за днем мы приближаемся к заветной цели нашего похода. Нам осталось совсем немного до берега моря. И тогда будет легче… Там впереди, — герцог, возвышаясь над толпой, показал рукой на восток, — много, очень много красивых, богатых городов. Все они будут ваши, едва только вы войдете в них. И каждый дом будет ваш, едва вы ворветесь в него. Я гарантирую это неоспоримое право победителя.

Крестоносцы приветствовали слова герцога одобрительными криками.

Готфрид повернулся к Глебу:

— Хочу возродить старинный обычай! Хочу, чтоб все видели, доблестные воины, как на чело этого героя, первого поднявшегося на стену города, я возложу золотой венец, — и он тихо обратился к Глебу: — Склони голову, рыцарь. Ты так высок, что я не могу достать…