В первом же городке уже висели объявления о розыске. К дереву рядом с церковью пришпилили длинный пергаментный свиток с изображением наших с Касей лиц — грубо, наспех намалеванных. Я в жизни не задумывалась, каково это — когда на тебя охотятся. Я так радовалась, завидев впереди поселение: я надеялась, мы тут остановимся и купим еды; у нас у всех животы подвело от голода. Вместо того мы накинули капюшоны и покатили дальше, не обменявшись ни с кем ни словом. Вожжи дрожали в моих руках, но нам повезло. День был ярмарочный, а городок — довольно крупный и совсем близко к столице. Народу туда понаехало отовсюду; никто не обратил на нас внимания и не потребовал открыть лица. Как только мы миновали последние дома, я встряхнула вожжами и погнала волов вперед, все быстрее и быстрее, пока город не остался далеко позади.

Нам пришлось съезжать с дороги еще дважды — когда мимо проносились конные отряды. И в третий раз, уже ввечеру, — когда очередной королевский гонец в алом плаще проскакал нам навстречу: он мчался к Кралии; в закатном свете копыта высекали яркие искры. Всадник нас не заметил — он несся слишком быстро, где уж ему углядеть неброскую тень за изгородью! Пока мы там прятались, я завидела что-то темное и квадратное позади нас: зияющий дверной проем заброшенного дома, полускрытого за деревьями. Кася придержала волов, а я обшарила заросший сорняками сад: набрала горстку поздней клубники, выдернула несколько перезрелых реп и луковиц, оборвала немного бобовых стручков. Почти всю еду мы отдали детям. Они подкрепились и уснули прямо в телеге, а мы выехали обратно на дорогу. Хорошо, нашим волам не требовались ни еда, ни отдых — они ж из грязи. Они так и будут брести без остановки всю ночь напролет.

Кася уселась на облучке рядом со мной. Высыпали звезды; здесь, вдали от человеческого жилья, темное небо раскинулось над нами от края до края. Стылый воздух был недвижен и слишком тих: не скрипела телега, не фыркали и не всхрапывали волы.

— Ты не пыталась послать весточку отцу малышей, — тихо произнесла Кася.

Я глядела прямо перед собой на темную дорогу.

— Он тоже погиб, — промолвила я. — Росцы подстерегли его в засаде.

Кася осторожно взяла меня за руку, и мы прильнули друг к другу. Телега, раскачиваясь, катилась вперед. Спустя какое-то время Кася промолвила:

— Принцесса погибла на моих глазах. Она посадила детей в шкаф и заслонила его собою. На нее обрушивались удар за ударом, а она просто пыталась удержаться на ногах и не упасть, загораживая дверцу своим телом. — Голос Каси дрогнул. — Нешка, ты можешь сделать для меня меч?

Как же мне этого не хотелось! Конечно, снабдить Касю мечом было очень даже разумно, на случай, если нас все-таки настигнут. За нее саму я не страшилась; в бою Касе ничего не угрожает, клинки об ее кожу только тупятся, а стрелы отскакивают от нее, не оставив и царапины. Но вот с мечом в руке она станет по-настоящему опасна и страшна. Ей не понадобятся ни щит, ни броня — и думать тоже не понадобится. Она пройдет сквозь строй солдат точно серп сквозь овсяное поле, размеренно и неодолимо. Мне представился Алошин меч — этот странный, алчный убийца: он хранился в особом магическом кармане, но я все равно ощущала за спиною его тяжесть. Вот и Кася уподобится этому безжалостному клинку, но удар она нанесет не один. Мне очень не хотелось, чтобы ей вынужденно пришлось убивать. Мне не хотелось, чтобы ей понадобился меч.

Но что толку хотеть или не хотеть? Я вытащила свой поясной нож; Кася отдала мне свой. Я сняла пряжки с поясов и башмаков, извлекла булавки из плащей, проезжая под деревом, сорвала с него ветку, и все это сложила к себе в подол. Пока Кася правила, я приказала всему собранному стать прямым, острым и могучим. Я пропела всем этим предметам песенку про семерых рыцарей, и, покоясь в моем подоле, они слушали и соединялись воедино в длинное изогнутое лезвие, заточенное с одной стороны точно кухонный нож, а не меч, с небольшим блестящим стальным хвостовиком, на который наделся деревянный черенок рукояти. Кася взяла клинок в руки, проверила баланс, кивнула и убрала оружие под сиденье.

Мы ехали по дороге уже три дня, за ночь горы неуклонно подрастали, такие обнадеживающие, пусть даже на расстоянии. Волы шли ходко, но нам все равно приходилось прятаться за изгороди, и пригорки, и заброшенные хижины всякий раз, как мимо проносились всадники — и поток этот заканчиваться и не думал. Поначалу я только радовалась, когда нам удавалось от них укрыться — во власти страха и облегчения, я просто не успевала подумать о чем-то еще. Но пока мы выглядывали из-за плетня, наблюдая, как впереди тает облако пыли, Кася вдруг отметила: «А они все едут и едут», — и живот мне словно бы стянуло холодным тугим узлом: я осознала, что всадников и впрямь проскакало слишком много, чтобы просто-напросто развезти по городам и селам приказ о нашей поимке. Они явно затевают что-то еще.

А вдруг Марек приказал перекрыть горные перевалы, а вдруг его люди осадили башню, а вдруг они захватили самого Саркана — напали на него врасплох, пока он сражался с Чащей, пытаясь не подпустить ее к Заточеку?..

Нам ничего не оставалось делать, кроме как ехать дальше, но горы больше не казались нам такими уж утешительными. Мы знать не знали, что обнаружим по ту сторону. Дорога плавно поползла в предгорья: в течение всего этого дня Кася ехала вместе с детьми на задке телеги, и рука ее покоилась на спрятанном под плащом мече. Солнце поднималось все выше; в лице ее сиял теплый золотой свет. Она казалась отчужденной, и странной, и нечеловечески спокойной.

Мы добрались до вершины очередного холма, к последнему перекрестку в Желтых Топях и к небольшому колодцу с поилкой для лошадей. Дорога была пустынна, пусть и истоптана в ту и другую сторону ногами и копытами. Обычные ли путники оставили эти следы, я определить не могла. Кася зачерпнула ведром воды, мы напились, смыли с лиц пыль, а затем я намешала свежей грязи, чтобы подлатать быков: после целого дня пути они все растрескались. Сташек молча приносил мне охапки грязной травы.

Мы как можно мягче рассказали детям про отца. Мариша поняла не все, но испугаться — испугалась. Она и до того уже несколько раз спрашивала, где мама. Теперь она почти все время цеплялась за Касины юбки, точно годовалая кроха, и не отходила от нее ни на шаг. А вот Сташек слишком хорошо все понял. Он молча выслушал весть, а после спросил меня:

— Дядя Марек пытался убить нас? Я не ребенок, — добавил мальчик, глядя мне в лицо, словно именно этих слов я ждала от него после подобного вопроса.

— Нет, — с трудом выговорила я. В горле у меня стоял комок. — Просто Чаща подчинила его себе.

Не знаю, поверил ли мне Сташек. С тех пор он словно замкнулся в себе. Он был терпелив с Маришей, которая и к нему тоже льнула, помогал, сколько хватало сил, в любой работе. Но по большей части молчал.

— Агнешка, — промолвил он, когда я закончила латать заднюю ногу второго быка и выпрямилась, собираясь пойти отмыть руки от грязи. Я обернулась и проследила направление Сташекова взгляда. Дорога за нами просматривалась на многие мили. На западе клубилось густое туманное облако пыли. Оно двигалось, оно приближалось с каждой минутой. Кася подхватила Маришу на руки. Я, затенив глаза рукой, сощурилась против солнца.