«Ярко светил огонь маяка. — Вспоминал участник атаки. — Весь город горел огнями, и светящиеся точки указывали местонахождение эскадры, хотя я еще и не мог разглядеть ее в подзорную трубу. Действительно, эти простаки русские ничего не подозревали, и спали себе мирным сном, отпев свои дурацкие молитвы и отдав себя, как всегда, под защиту своего Бога. «Ну, — подумал я, — в эту ночь мы будем вашим богом»{1253}. Вахту на дальних морских подступах несли 2 русских миноносца, чего было явно недостаточно. Впрочем, дело было не в числе сторожевых судов, а в том, как их использовали. Корабли осуществляли дозор с включенными огнями, имея инструкцию «боевого оружия к бою не готовить, крейсировать соединенно экономическим ходом, но возвращаться на рейд для сообщения какого либо известия непременно наибольшим ходом»{1254}. Японские минные суда разошлись с русскими миноносцами, и, как считали японцы, они остались незамеченными. На самом деле, командиры сторожевых судов выполняли получили инструкцию. Обнаружив японские миноносцы, они поспешив к Порт-Артуру и подошли к нему фактически одновременно с началом атаки противника{1255}.

В результате, как это всегда бывает с долгожданными событиями, война началась внезапно. «26-го у нас еще никаких разговоров о скорой войне не было, — писал в частном письме вскоре после случившегося ген. А. М. Стессель, — хотя все были уверены, что война будет»{1256}. Флот и армия находились почти в безмятежном состоянии. Жена командовавшего эскадрой вице-адмирала О. В. Старка праздновала день ангела, в связи с этим был назначен бал, куда было приглашено много морских офицеров, эскадра отдыхала от учений, ходили слухи о подготовке новых. Первые выстрелы приняли за очередную учебную тревогу{1257}. Ничем другим эти выстрелы с точки зрения офицеров и быть не могли — война ведь не была объявлена{1258}. Все меры, которые предпринимались по приказу Алексеева, воспринимались на флоте несерьезно — скорее как прихоть начальства, теперь за это пришлось расплатиться{1259}. Впрочем, в армии дело обстояло не лучше — после тревоги войска вышли без патронов или с набором для караула{1260}.

Атака противника длилась 17 минут, с 23.33 по 23.50, ответный огонь был открыт в 23.47, т. е. через 4 минуты{1261}. Стоял полный беспорядок, артиллеристы поначалу отказывались открывать огонь, думая, что произошла ошибка и принимая вражеские миноносцы за свои{1262}. Прожекторные команды действовали неумело, обнаружить миноносцы противника им не удалось. Стреляли все корабли, и просто чудо, что первая линия не пострадала от собственной артиллерии. На флагманском «Петропавловске» не сразу разобрались в том, что происходит, и, приняв стрельбу за панику постоянно сигнализировали о прекращении огня{1263}. Большая часть береговых батарей оказалась бесполезной — орудия тяжелого калибра не могли начать стрелять по причине отсутствия масла в компрессорах — шла плановая замена{1264}. «Японское нападение было полным сюрпризом для всех. — Отметил 28 января(10 февраля) в своем дневнике начальник походной канцелярии Наместника Г. А. Плансон. — Вообще никто не ожидал такого нахальства: посланники еще не выехали — японский из Петербурга, наш из Токио»{1265}.

В результате ночной атаки было убито 1, утонуло 6 и умерло от ожогов в госпиталях 6, отравлено газами при взрывах 32 матроса{1266}. Материальные потери нашей эскадры оказались гораздо более значительными — на внешнем рейде Порт-Артура были серьезно повреждены 2 русских эскадренных броненосца — «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Паллада», японцы потеряли 1 миноносец{1267}. «Цесаревич» принял через пробоину столько воды, что получил крен в 18 градусов. При увеличении крена на 2 градуса броненосец мог опрокинуться{1268}. Японский флот действовал энергично и профессионально. Того докладывал в Токио: «Люди сражались во время боя с большим пристутствием духа, точно дело проходило на маневрах»{1269}. За 17 минут 8 японских миноносцев выпустили 16 торпед, 3 из которых обнаружили на следующий день плавающими на внутреннем рейде{1270}.

Вторая и третья атаки миноносцев, проведенные в 00.30 и 00.50 9 февраля, были отбиты флотом без потерь, но повреждения от первой были весьма значительны{1271}. Как отметил один из офицеров флота — громадные пробоины громадных броненосцев пришлось чинить «с микроскопическими возможностями порта»{1272}. В Порт-Артуре не было сухих доков, и поэтому ремонт поврежденных кораблей считался невозможным. Сбылось предсказание Макарова, сделанное накануне: «Если мы не поставим теперь же во внутренний бассейн флот, то мы вынуждены будем это сделать после первой ночной атаки, заплатив дорого за ошибку»{1273}. Утром 9 февраля японская эскадра перехватила у Порт-Артура пароход «Манджурия» с грузом дял крепости. В руки противника попало 27 тыс. снарядов и 800 тыс. порций мясных консервов{1274}.