Мария молчала, переплетя пальцы и глядя в сторону. Потом устало покачала головой и тихо и очень грустно ответила:

— Мы не можем пожениться, Костя.

— Отлично! — усмехнулся Константин.

— Прости? — Растерянность на ее лице была почти забавной, и если бы не серьезность ситуации, великий князь рассмеялся бы.

— Ты употребила слово «мы». Впервые, если мне не изменяет память. А теперь сделай одолжение, объясни мне, дураку, почему это МЫ не можем пожениться.

Мария вдохнула. Выдохнула. И заговорила. И чем дольше Константин слушал, тем сильнее было желание провести рукой по волосам на предмет проверить, не встали ли они дыбом.

— Знаешь, я надеялась, что теперь мое происхождение и пустопорожние сплетни не будут иметь большого значения. Ошиблась, похоже. Как выяснилось не далее как несколько часов назад, я могу быть капитаном первого ранга. Могу быть андреевским кавалером. Могу быть твоим личным помощником и даже некоторым образом поспособствовать спасению твоей жизни. Но когда речь заходит о браке, тут же выясняется, что я байстрючка с неподобающей репутацией и даже оставаться при дворе мне не следует, — подвела итог Мария.

— Стоп, — сказал Константин. — Стоп. Еще раз. Ты отказываешь мне не потому, что я плох для тебя, а потому, что, по мнению Демидова, ты плоха для меня?

— Я отказываю тебе потому, что глава Государственного Совета полон решимости поставить вопрос о том, достоин ли короны император, выбравший в жены такую, как я. Тебе не хуже моего известно, что весной за тебя голосовали далеко не все. Если Демидов осуществит свою угрозу — а настроен он весьма непреклонно, — неизвестно, как повернется дело. Ты нужен Империи, Костя, ей нужен именно ты, и я не вправе…

Великий князь накрыл кончиками пальцев губы женщины, заставляя ее замолчать.

— Не вправе, значит… я знал, что Демидов ловкач, но не знал, что настолько. Честь и верность долгу — единственные крючки, на которые тебя можно поймать. И он поймал. Он поймал, а ты — поймалась.

— Костя?!

— Все просто. Давай рассмотрим гипотетическую ситуацию. Предположим, мы объявляем о помолвке. В воскресенье, нечего тянуть. Как по заказу, в понедельник внеочередное заседание Государственного Совета, первое после коронации. И что же, по-твоему, произойдет?

— Как — что? — окрысилась Мария. — Князь Демидов встанет и задаст столь волнующий его вопрос…

— Правящему императору? Хотел бы я на это посмотреть… — ухмыльнулся Константин. Его распирал с трудом сдерживаемый смех, но собеседница напряженно сжала губы, и он тут же посерьезнел. — Извини. Видишь ли, я так давно тебя знаю и так долго с тобой работаю, что все время забываю о твоем происхождении. Конкретно — о том, что ты выросла при… м-м-м… демократии. А эта форма правления предполагает, хотя бы в теории, что у правителя по отношению к населению прав куда меньше, чем у населения — по отношению к правителю. И любой говорун может спросить первое лицо государства о том, чем не посмеет интересоваться у соседа. Но — допустим: князь встает и задает вопрос. Что дальше?

— А дальше, — Мария изо всех сил старалась говорить отстраненно, но горечь все-таки пробивалась сквозь подчеркнуто невозмутимый тон, — мое имя — и, кстати, твое! — начинают полоскать на всех углах. На свет божий опять вылезает история с гибелью Никиты; какая-нибудь дура всенепременно выступит по поводу того, что ни один из моих детей не похож на покойного мужа… и понеслась душа в рай, а ноги в инквизицию.

Великий князь сокрушенно покачал головой. Нет, ну надо же! Она действительно боится такого варианта… и все это время боялась. И носила в себе. Ну и выдержка, черт побери. А он-то хорош! Давно знает… долго работает… а такую простую вещь сообразить…

— Ты заблуждаешься. Как только Демидов договорит, немедленно встанет генерал Зарецкий. На секундочку — глава Службы безопасности. Встанет, и предельно вежливо поинтересуется (от имени своего тестя и от себя лично), что не так с происхождением его супруги, в девичестве Сазоновой, и его племянницы — в девичестве Сазоновой же. Причем заметь: все без исключения дворяне Империи будут солидарны с ним в этом интересе. Князь Демидов начнет судорожно подыскивать аргументы, но не преуспеет. Не потому даже, что этих аргументов не может быть по определению. Просто вслед за генералом Зарецким поднимется Александр Григорян, и от имени всех андреевских кавалеров — и от себя лично! — осведомится, чем не угодила князю их сестра по ордену. Демидов попытается переключиться на него, но тут вскочит адмирал Кривошеев, не далее как месяц назад вошедший в состав Совета. Вскочит, и — боюсь, не слишком корректно — спросит (от имени всех офицеров флота и от себя лично, ты понимаешь!), с каких это пор один из лучших на его памяти командиров корабля недостойна чего бы то ни было.

— Думаешь? — сощурилась Мария.

На щеках ее, как с удовольствием отметил Константин, заиграл легкий румянец, а губы тронула улыбка с заметным оттенком удовольствия.

— Знаю. Маруся, Демидова с его бреднями о чистоте крови и благородстве происхождения — он и на отца хотел наехать перед вторым браком, да нарвался сначала на меня, чем все и кончилось — ты можешь смело не принимать в расчет. Не посмеет. А посмеет — утонет. И прекрасно это понимает, не дурак же, в самом-то деле.

Великий князь помолчал. Ему очень хотелось взять Марию за руку, а еще лучше — вытащить из кресла, усадить на колени, прижать к себе… но он хотел, чтобы свое решение она приняла осознанно.

— И тут мы подходим к самому главному вопросу. Тому вопросу, ответ на который действительно имеет значение. Я приму твой отказ. Да, приму. Но только в одном-единственном случае: если ты, здесь и сейчас, ответишь на этот вопрос отрицательно. Простой вопрос. Маруся, ты меня любишь?

Растерялась. Вот черт…

— Я… я не знаю, Костя. Не уверена, что понимаю смысл этого слова применительно к мужчине и женщине. Мало читала, наверное. Русские классики на эту тему писали много, но я…

— Все просто, — повторил Константин. Неожиданно пришедшее ощущение близкой победы окрыляло его, и нужные слова нашлись сами собой. — Вот смотри. Мы с тобой молоды, нам обоим нет еще и пятидесяти. Если не покушение, не несчастный случай, не скоротечная неизлечимая болезнь — у нас впереди еще лет сто. Целый век, если разобраться. Как ты хочешь прожить этот век? Со мной или без меня?

— С тобой, — она не колебалась ни секунды.

— Значит, любишь. Так что?

Мария вдохнула. Выдохнула. И протянула ему правую руку с пальцами, раздвинутыми таким образом, чтобы безымянный был отдельно от остальных.

2581 год, октябрь.

Наблюдательная станция концерна «Мамонтов».

Начало церемонии затягивалось. По вполне — а может быть, и недостаточно — банальной причине. Главные действующие лица (мужчина и женщина в форме, он в армейской, она во флотской) никак не могли прийти к общему знаменателю.