какому именно поводу, но она их явно ругала, грозила рукой. Старушки сидели смирно, прижавшись друг к другу, и почтительно слушали. Снаткина сдержанно бушевала, потом вдруг выхватила у центральной старушки гармонь и швырнула ее в кусты. Старушки вздрогнули. На секунду я испугался, что сейчас Снаткина кинется на них с кулаками, но она лишь махнула рукой и покатила велосипед дальше.

Сам я тоже не хотел со Снаткиной встречаться, перебежал к корпусу, спрятался за березой, а потом прокрался вдоль стены.

На скамейке за углом курили двое пациентов в синих пижамах.

— Доброго здоровья, — сказал я.

Мужики подвинулись по скамейке, я сел.

— У меня язва, — сообщил один. — Будут прижигать. А у тебя что?

— На него мышь напала, — ответил другой. — Теперь чумку подозревают.

А у меня свищ.

Он сделал движение, словно хотел показать свищ, но спохватился, а я понял, что свищ у него на ноге.

— И туляремию, — на всякий случай добавил я.

— Да, туляремии тут полно… Садись, друган, покурим.

Я курить не хотел, но на всякий случай сел рядом.

— Ты морковный сок перевариваешь?

— Да, — ответил я.

Мужик передал мне бутылочку с морковным соком.

— Спасибо, — сказал я.

— На здоровье. Приходи вечером, у меня еще есть. Я сам не могу его, а тетка моя жмет и жмет.

— Спасибо, — сказал я. — Я люблю морковный сок.

— А тебя где мышь укусила?

— В лесу. Но она вообще-то не меня искусала, а моего фотографа, а я там рядом стоял…

— Понятно.

Мужик протянул мне сигарету. Я взял и неожиданно закурил. Сигарета оказалась крепкой, у меня выступили слезы.

— А в лесу чего делали? — спросил язвенник. — Пацанов искали?

— Да, прочесывали.

— И где?

— К северу за Ингирем, — я махнул рукой. — Там.

— К северу это плохо, — поморщился тот, что со свищом и с безымянными сигаретами. — К северу самое паршивое дело.

— Вроде ничего там, проходимо, — сказал я. — Лес чистый такой…

— Это и плохо, что проходимый, — со свищом закурил безымянные сигареты. — Чем проходимей, тем дальше и уйдут. А расстояние тут самое главное, каждый километр снижает вероятность…

— Тут вертолет нужен, — затянулся язвенник. — С вертолетом все лучше, может, и найдут.

Тот, что со свищом, промолчал.

— Сегодня МЧС приезжает, — сказал я. — Может, и вертолет пригонят. По квадратам будут работать.

— Надо было сначала вокруг города проверить, — сказал тот, что со свищом. — А потом уже вертолетом.

— Зачем вокруг города? — спросил язвенник.

— Ну как зачем? Вот там, например, карьер роют, — указал в сторону РИКовского моста. — А в этом месте зыбун всегда был, сразу за мостом. Вроде сверху клевер, а под ним ямы, там всегда трава качалась. А они карьер раскопали.

— Ну и что?

От сигареты запершило в горле, я закашлялся. Тот, что со свищом, сочувственно разогнал дым ладонью.

— Мы пацанами любили по карьерам лазать, — сказал свищеватый. — Там ракушки всякие, чертовы пальцы, отпечатки разные, а однажды мы нашли трилобит. Мы его потом в музей отнесли, а этот гад Бородулин объявил, что он сам его откопал.

Действительно, в музее имелся внушительный трилобит. И этот козел Бородулин рассказывал, что сам его откопал. Я помнил этот трилобит и всегда мечтал найти такой же, узнаю старика Бородулина.

— Так вот, меня в таком карьере однажды до пояса засосало. Хорошо, мужик мимо шел, вытащил. Вот я и говорю…

В окно над нами выставилась медсестра:

— Процедуры! Больные, вас что, по сорок раз звать надо?!

Мои соседи вскочили и торопливо побежали в корпус, я остался и докурил, а потом решил все-таки обойти здание, но получилось только до угла, потому что там я снова услышал знакомый голос.

— Умерла! — рассказывала Снаткина. — Умерла, но гнить не стала, потому что черным хлебом питалась. Если питаться одним черным хлебом и сладким чаем, то не гниешь потом, а постепенно засыхаешь. Вот она так и умерла. Вечером чай попила, а утром уже как путная лежала, во сне подровнялась. Повезло ей, не мучилась вовсе…

Снаткина каким-то образом оказалась здесь. С минуту назад она отчитывала музыкальных пенсионерок, теперь разговаривала за углом.

— А у меня-то грыжа опять вылезла, — говорила Снаткина. — Как лето, так грыжа. Компрессы прикладывала, не помогает…

Я вспомнил краденый комбикорм.

— Человек — сам по себе грыжа, — продолжала Снаткина. — Это он снаружи шкурой удерживается, а внутри сплошная грыжа. Годы идут, шкура тончает и тончает, вот грыжа из-под нее и лезет, то тут, то там. Я к этому Салахову хотела зайти — чтобы лечение назначил, а он мне так и сказал — иди-ка ты, с грыжей, у меня тут без тебя калечных хватает. А мне лечение требуется, между прочим…

Я потрогал лоб и с некоторым неприятным удивлением обнаружил испарину и явную температуру. В затылочной же части головы почувствовалось словно два наполненных дробью рюкзачка, лямки от которых тянулись на виски, отчего голова крайне неприятно скручивалась.

— Яму рыли-рыли и дорылись — газ ядовитый пошел, три бульдозериста уже задохнулись, их ночью увозили. Этот газ потом будут в баллоны закачивать — и продавать во Францию…

Мне стало немного страшно, что этот голос звучит не за углом, а непосредственно в моей голове. Бациллы лептоспироза проникли в организм и запустили разрушительное действие. Я несколько с испугом выглянул из-за угла и с облегчением убедился, что голос принадлежит Снаткиной. Она, опираясь на велосипед, стояла возле стены, но почему-то одна, видимо, ее собеседница выглядывала в окно, а теперь скрылась. Меня Снаткина заметила.

— Ну что же ты? — спросила Снаткина. — Что же ты делаешь-то?

— Я? Я книгу пишу…

— Ты не книгу…

Снаткина замолчала и уставилась в рощу. Забавный эффект — солнце над рощей расслоилось надвое, как сквозь линзу, одно успело на шаг вперед, другое отстало, и теперь на сосны светило два луча.

— Опять за свое, — сказала Снаткина. — Я же говорила им…

Снаткина угрожающе пошагала с велосипедом к соснам. Через минуту оттуда послышались нервные звуки гармони. Оставаться на улице не хотелось, я опасался, что, куда бы я ни отправился по территории больницы, везде встречу Снаткину с велосипедом и грыжей. Кажется, сегодня у Снаткиной боевое настроение, не хотелось попасть под ее злую руку; велосипед весит немного, но, если катать его каждый день на протяжении десятилетий, руки хорошенько прокачаются, упражнение «молоток»…

Подумал, что стоит подняться в палату и немного отдохнуть, точно, отдохнуть…

Я отправился вдоль стены корпуса, но вышел к зеленому забору, а когда пошагал вдоль забора, вышел к моргу, но вокруг морга я бродить не стал и вернулся в корпус, к себе в палату.

Кочегар Паша спал.