— Что, зайти? Я зайду! — сказал он, и тихо добавил. — Порок есть зло, а зло должно быть уничтожено!

Повернувшаяся к потенциальному клиенту задом, не менее выдающимся, чем грудь, представительница древнейшей профессии (хотя охотники, певцы и ассенизаторы тоже предъявляют на это звание свои права) не расслышала этой реплики и не увидела недоброго сияния, затопившего глаз юноши.

А даже если и увидела бы, то посчитала его отражением света, хлынувшего из распахнувшейся двери публичного дома.

— Заходи, — сказала она.

Дверь со стуком захлопнулась. Козел, вполголоса проклиная холодную погоду и расовые предрассудки людей, не позволяющие почтенным четвероногим рогатым копытным посещать подобные заведения, остался мерзнуть на улице.

— Ну, выбирай, — проводница Булька отступила в сторону, и он неожиданно оказался лицом к лицу почти с двумя десятками девушек, которые в самых соблазнительных позах возлежали и воссидали на кушетках и диванах.

Одежды на них оказалось явно маловато.

Неудивительно, что герой, всем опытом общения с женщинами у которого был разговор с разносчицей пирожков, несколько растерялся. Он замер, судорожно стиснул рукоять меча, и принялся придумывать, что же ему делать.

Девицы разглядывали клиента в ответ, улыбаясь профессионально и холодно, точно львицы. Но поскольку он не спешил с выбором и пауза затягивалась, между ними начались смешки и разговоры.

— Какой-то он странный… молчит все…

— И что это на нем, это кожа или одежда?

— А вон та штука на поясе, — сказано это было томно, с придыханием, — она для битв или для любовных игр?

Меч в самодельных ножнах возмущенно дернулся, и Бульк понял, что если он сейчас же не начнет действовать, то самым позорным образом обратится в бегство.

— Трепещите! — возопил он, извлекая гневно сверкнувший клинок. — Ибо я — кошмарное сновидение преступности! Я — карающий топор правосудия! Я — Убийственный Башмак!

— Ух ты! — восхитилась одна из девиц. — Какой красивенький!

Прочие лишь недоуменно хлопали ресницами, светлыми, темными, или рыженькими. Рты барышень оказались дружно распахнутыми. Случись тут муха, у нее был бы богатейший выбор, куда именно залетать.

Содержательница заведения, в отличие от подопечных, куда лучше поняла, что происходит.

— Ах вот ты как? — взвизгнула она, и амплитуда колыхания ее бюста стала просто опасной. — Извращенец проклятый! Пропаганду пришел разводить! Здесь, в заведении госпожи Надысь, таких не обслуживают!

Бульк недоуменно моргнул. Как-как, а извращенцем его еще никто не называл. Госпожа же Надысь, поняв, что вооруженный посетитель уходить не собирается, перешла к практическим действиям.

— Дупель! Дупель! — позвала она.

Пол задрожал под тяжелыми шагами, и в помещение явился тролль. Если о большинстве его сородичей можно сказать, что им хоть «кол на голове теши», то на каменной черепушке вышибалы публичного дома можно было тесать сваи. Лицо же его выглядело жертвенным алтарем, на котором веками приносили кровавые жертвы. По крайней мере, твердостью и количеством застывшей грязи оно алтарю не уступало.

— Что? — спросил он с интонациями качающейся каменной глыбы.

— Выкини его! — содержательница заведения брезгливым жестом указала на Булька.

В маленьких глазках тролля что-то сверкнуло. Подняв бугрящиеся каменными мышцами руки, он шагнул к человеку.

— Уходи сам, — проревел Дупель. — Иначе будет больно!

Бульк хотел было объяснить, что он ничего плохого не имел в виду, что он только пошутил, что сейчас уйдет, и даже открыл для этой цели рот, но золотое сияние затопило все вокруг, и герой по прозванию Убийственный Башмак привычно выпал из окружающего мира.

Убить тролля чрезвычайно трудно, причинить ему вред — немногим легче. Дерево, сталь или камни плохо справляются с его шкурой, огонь и вода почти бессильны, и даже магия не всегда помогает.

Поэтому можно понять изумление госпожи Надысь, когда она увидела, что прозрачный меч, выглядящий хрупким, точно сосулька, развалил ее вышибалу надвое, словно кусок топленого масла.

— Бум! — укоризненно сказали половинки тролля, падая на пол.

— Ой, — удивилась госпожа Надысь. Ее девицы дружно завизжали.

Более чувствительная натура не выдержала бы такой звуковой атаки. Но человек, прорези в капюшоне которого горели, словно два маленьких костра, не обратил на нее внимания. Он сосредоточенно крушил мебель. Меч мелькал вокруг него каскадом проблесков.

— Покайтесь, развратные! — вещал Убийственный Башмак таким искаженным голосом, словно страдал от сдерживаемого поноса. — Иначе оружие мое найдет вас!

Покончив с кушетками и диванами, он двинулся на второй этаж. Туда, где располагались комнаты для клиентов. Упавшая на пол от потрясения госпожа Надысь с ужасом слушала, как оттуда доносятся испуганные женские и мужские вопли, треск и грохот.

Когда же с лестницы скатился лишенный штанов усатый мужчина, в котором почтенные горожане с удивлением узнали бы одного из своих судей, она не выдержала. Выругавшись так, что покраснел бы и пьяный матрос, госпожа Надысь ринулась прочь из здания.

Ее девочки разбежались уже давно. В том, что касалось спасения собственно шкуры, они проявляли куда больше смекалки, чем в любом другом деле. За спиной удирающей хозяйки что-то хрипело и грохотало. Судя по этим звукам, дому оставалось стоять недолго.

Очнулся Бульк на улице. Он стоял у входа, там же, где его совсем недавно окликнули. Но в руке был меч, и лезвие стало куда менее прозрачным из-за покрывающей его крови.

При взгляде на нее ученик сапожника почувствовал легкую тошноту. Спрятав лезвие в ножны, он немного успокоился, но взгляд, брошенный в сторону публичного дома, заставил его замереть от изумления.

Здания больше не существовало. Вместо него высилась груда обломков разного размера и формы. Случись подобное разрушение в любом другом районе, вокруг уже было бы не продохнуть от зевак. Но обитатели Нор прекрасно знают, что лишнее любопытство не способствует здоровью.

Улица выглядела пустой, как аллея кладбища в полночь.

Судорожно оглянувшись, Бульк побрел в сторону улицы Пресной Песни. Он чувствовал себя настолько усталым, словно только что своими руками развалил дом. В некотором роде так оно и было.

От стены соседнего здания отклеился Сигизмунд, до сего момента довольно успешно изображавший кусок грязи, и неторопливо потрусил вслед за учеником сапожника.

И в этот раз ничего не помешало ему выполнить взятое на себя задание.

— Проснись, Арс! Проснись! — бормочущий в ухо голос был каким-то блеющим, и Топыряк сначала подумал, что он является продолжением сна.

Удар копытом в ухо оказался веским аргументом обратного.