В первом танце Цзян Цин была партнершей Мао Цзэдуна. Говоря по справедливости, надо сказать, что Цзян Цин танцевала довольно хорошо. Ее движения в танце были аристократичными и в то же время свободными. Однако она слишком придерживалась правил, и ей недоставало горячих чувств. Мао Цзэдун бросил взгляд в мою сторону, и я тут же сообразил, дал указания телохранителям, как им действовать. Когда снова зазвучала музыка, телохранитель Ли Ляньчэн шагнул к Цзян Цин и пригласил ее на танец. Так Мао Цзэдун обрел свободу и смог потанцевать с другой партнершей. Молодые люди оживились, и прямо у всех на глазах вечер танцев пошел на подъем. И вдруг, – а Цзян Цин всегда любила неожиданности, – в танцевальном зале вновь раздался голос Цзян Цин. Зажав уши руками, она кричала:

– Это же режет слух, страшно режет слух. Это просто невыносимо! Неужели ваш оркестр способен только греметь? Вы не можете играть потише? […] Еще тише!

Танцевальный вечер для всех был смят. Мао Цзэдуну тоже испортили настроение. Когда мы вернулись домой, Мао Цзэдун грубо сказал:

– Все настроение испортила! Где появится Цзян Цин, там везде испортит настроение. Я видеть ее больше не хочу.

Такие вещи случались несколько раз. Мао Цзэдун начал заметно избегать Цзян Цин. Он много раз говорил мне, другим телохранителям, а именно Тянь Юньюю, Фэн Яосуну, что «Цзян Цин все портит», «Цзян Цин как придет, так испортит настроение». Когда Мао Цзэдун отправлялся на периферию, то в какой бы провинции, в каком бы городе он ни был, стоило ему услышать, что туда должна приехать Цзян Цин, как он немедленно приказывал нам собираться в дорогу и уезжать. Он говорил: «Она ведь какой человек? Стоит ей только появиться, и настроение испорчено. Лучше уж нам уехать».

[…] Мао Цзэдун чем дальше, тем все больше не хотел видеться с ней. Они не ели вместе, не спали вместе, не работали вместе и даже не отдыхали и не развлекались вместе.

14. Как Мао Цзэдун улаживал твои ссоры с Цзян Цин?

[…] В 1950-х годах и в начале 1960-х годов у Цзян Цин не было никаких особых дел. Мао Цзэдун не позволял ей запускать свои руки в политику. Она мучилась от безделья и каждый день играла в карты.

В играх и развлечениях она тоже отличалась от Мао Цзэдуна. Мао Цзэдун был способен пережить свой проигрыш; для нее же проигрывать было нестерпимо.

Мао Цзэдун играл в карты крайне редко; он не часто играл и в другие настольные игры. Лишь иногда он играл с Кан Иминем (в то время Кан Иминь был заместителем начальника секретной части канцелярии ЦК КПК) в облавные шашки, причем большей частью проигрывал. Когда кто-то выигрывал у него, он не сердился, а когда кто-нибудь поддавался, вот тогда он сердился. Поэтому Кан Иминь, играя с ним в облавные шашки, всегда действовал решительно, играл в полную силу. Когда Мао Цзэдун проигрывал партию, то есть тогда, когда в данной партии больше ничего сделать было нельзя, он усиленно сосал нижнюю губу, причмокивал, вздыхал и громко сетовал, как будто бы и вкус поражения оставался с ним на всю жизнь, как будто бы и вообще сама прожитая жизнь была напрасной. Уходя, он пенял мне: «Видно, не во всем Мао Цзэдун бывает прав; вот ведь Кан Иминь обыграл его».

Цзян Цин же была иной. При игре в карты она не терпела, чтобы партнеры поддавались. Тут она вела себя так же, как и Мао Цзэдун. Однако в отличие от Мао Цзэдуна она непременно стремилась выиграть, а если выиграть не удавалось, она выходила из себя, причем это оборачивалось неприятностями для всех остальных.

Она всегда играла в паре со мной. Известно, что «на вершине горы со стужей не справишься»; иначе говоря, если ты в карточной игре допустил ошибку, сделал неверный ход, то на тебя будет коситься твой партнер. Поэтому хотя речь-то шла всего-навсего об игре в карты, играть приходилось с замиранием сердца, с трепетом душевным. Когда нам попадались слабые партнеры, а такими были, например, находившиеся в моем подчинении телохранители, не владевшие в совершенстве искусством игры в карты, то в конечном счете мы у них выигрывали; ну, тут, можно сказать, дело обстояло довольно хорошо. Если же нам встречался сильный противник, ну, например, умные и ловкие медсестры, то тут нам приходилось нелегко. Если бы медицинские сестры нам не уступали, не поддавались, мы бы, вне всяких сомнений, проигрывали бы. Сестры же, конечно, хотели нам поддаться, но не могли делать это слишком демонстративно, так как это принесло бы еще большие неприятности. А когда у игрока в голове какие-то заботы, то он запросто ошибается, делая карточные ходы; и вот когда я ошибался при своем ходе, Цзян Цин вся бледнела от злости и бросала на меня взгляды искоса, и тогда игра превращалась для меня просто в пытку.

[…] Долго работая рядом с Мао Цзэдуном, телохранители начинали чувствовать себя членами семьи Мао Цзэдуна. И сам Мао Цзэдун относился к нам, как к членам своей семьи, как к родным. Тут и любовь была глубокая, а если ругал, то ругал так, как своего, близкого, родного человека, то есть как бог на душу положит; тут не было никакой отстраненности, тут не было необходимости выставлять свои амбиции и «думать о последствиях, то есть о том, как это обернется в будущем».

15. В чем были особенности отношения Мао Цзэдуна к людям?

[…] В делах он руководствовался разумом, применял методы, которые вытекали из теории; а в своих связях как частного лица он руководствовался чувствами. «Силу можно применять только в соответствии с законом, и только то, что отвечает законам, даст эффект; силу нельзя применять к области дружбы между частными лицами; если применять силу в сфере дружеских связей между частными лицами, то можно с абсолютной уверенностью сказать, что толка не будет. Причем не только не будет результатов, но возникнет обратный, противоположный эффект». «Я ощущаю, что для нас, для людей, понятие борьбы применимо только к столкновениям тех или иных принципов; и в то же время понятие борьбы неприменимо к отношениям частных лиц. Борьба принципов проистекает из невозможности обойтись без борьбы; борьба ведется между принципами, но не между отдельными, то есть частными, лицами. В мире весьма распространена, то есть весьма часто имеет место борьба частных лиц, отдельных людей между собой, но тут, вероятно, возможны соглашения, уступки».

При установлении и поддержании Мао Цзэдуном отношений с товарищами, с друзьями, с близкими ему людьми в каждом случае имелись свои особенности.

Тогда, когда речь шла о контактах и встречах с товарищами по партии, внутри партии, Мао Цзэдун, за исключением встреч после длительной разлуки, очень редко проявлял теплоту, а в основном тут царила строгость, и в то же время люди не были скованы рамками или нормами неких церемоний или приличий. Тут не скрывалось ни хорошее, ни дурное; тут не было места для обходных маневров; речи звучали краткие, говорили по сути дела; тут выражались с суровой прямотой.

Что касается товарищей по партии, то Мао Цзэдун не разводил тут никаких лишних церемоний, не устраивал вежливых встреч и проводов гостей. У него была привычка работать, лежа на кровати. Я наблюдал, как иной раз главные руководители государства, правительства и армии приходили либо запросить указания, либо с докладами о работе, а он и в этих случаях не поднимался, продолжал знакомиться с документами и ставить на них резолюции. Иной раз он, уже выслушав несколько фраз из доклада, лишь тогда делал жест рукой, что означало: «Садись, говори сидя».