Хотя эта идея казалась ей чуть менее некомфортной, чем посиделки в гостях у мужчины, от одного взгляда которого она начинала жалеть, что не обладает отцовским даром писать портреты и соблазнять представителей противоположного пола направо и налево. Тем не менее, она очутилась у него на пороге и, виновато улыбаясь, попросилась войти.

– Как ты умудрилась промокнуть до нитки в дождевике? – изумлённо оглядывая гостью со всех сторон, выпалил Аллан. И действительно – свитер и джинсы девушки стали тяжёлыми от влаги, волосы прилипли к бледному лицу, а губы посинели от холода.

– Понимаешь, я много гуляла под дождём, – стараясь не стучать зубами, ответила Конни и тут же поймала себя на мысли, что только сейчас они с Франком впервые перешли на «ты» со дня их знакомства.

– Наверх и раздевайся! – скомандовал он, но от этих слов девушка наоборот, замерла на месте так, словно всё её тело стало каменным. Поймав её озадаченное выражение лица, прекрасный юноша вдруг рассмеялся. – В ванной! Я дам тебе халат. Подсохнешь немного для начала.

Наконец, она смогла пошевелиться и подчиниться воле хозяина дома. Он вручил ей банный халат, от которого приятно пахло мылом, а ещё шерстяные носки, и её ножки начали постепенно согреваться. Дальше в ход пошёл чай.

– После твоего прошлого визита я решил, что надо мне запастись чем-то помимо растворимого кофе, – пояснил Франк, наливая золотистый ароматный напиток и дополняя его долькой лимона. Конни с радостью приняла горячую кружку в свои холодные руки и довольно выдохнула. Она оказалась в раю, да ещё и в такой божественной компании.

– Спасибо тебе! Не знаю, что бы я делала…

– А как ты вообще здесь оказалась в такую погоду? Дела в городе?

– Да, встреча в три часа. Я хотела прийти заранее и немного переборщила.

– Но теперь-то ты точно никуда не пойдёшь?

– Пойду, конечно! Это важнее лёгкого переохлаждения, можешь мне поверить. Всё так завертелось-закрутилось…

– Это всё связано со смертью тёти? – нахмурился юноша.

– Вероятнее всего, – Констанция неопределённо пожала плечами. Она и впрямь в последнее время всё меньше ощущала связь между смертями девочек и Исидоры Совиньи, но признаваться в этом не хотела даже самой себе. Боялась, что тут же потеряет веру и всё бросит, а этого допускать было нельзя. Что говорить дальше Конни не представляла, так как боялась сказать лишнего или, что ещё хуже, начать расспрашивать Франка о его невесте. На долгое время вокруг повисло молчание, сопровождаемое шумом капающего дождя за окном.

– Я дам тебе сухую одежду. Если ты всё же соберёшься на эту встречу. Не хочу, чтобы ты шла в своей, ещё заработаешь воспаление лёгких, – вдруг заговорил Аллан, и от этих его слов внутри у Конни всё сжалось. Ей захотелось обнять его или взять за руку…ну, или что там делают влюблённые женщины в дамских романах в подобные моменты? Вместо этого она кивнула и произнесла сдержанно:

– Спасибо. Я сегодня же вечером всё тебе верну.

Доктор Сигрин громко прыснул со смеху, и Констанция мигом очнулась от своих воспоминаний. Она уставилась на врача, искренне недоумевая, что именно могло рассмешить его.

– Простите, я просто только сейчас понял, что он имел в виду, – поспешил пояснить доктор.

– Кто?

– Франк Аллан.

– Когда?

– Когда привёз вас сюда и вызвал меня вечером. На наш с Севиллой вопрос о том, при каких обстоятельствах случилось нападение, он ответил «это всё из-за моей одежды»…

Вид из окна вагона, каким его наблюдал Берт по пути в Сальтхайм и обратно, менялся каким-то странным и удивительным образом. Сначала тёплая и почти тропическая флора Линсильвы с небольшим кусочком морского пейзажа, то и дело выглядывающим из-за деревьев и скалистых возвышенностей, сменилась густой и непривычно тёмной зелёной чередой вековых сосен, от которых веяло холодом. Теперь же ситуация отыгрывалась в обратную сторону: сдержанная и одноцветная двух-трёхэтажная архитектура Сальтхайма осталась далеко позади, а впереди вот-вот должны были замаячить колониальные разноцветные окрестности Линсильвы. Словно уцепившись за эту нейтральную тему, Роза попыталась разрядить обстановку и заговорила первой:

– Сальтхайм расположен в низменности, в самом центре острова и далёк от морского побережья. По идее, там должно быть влажно и жарко, как в бане, но, напротив, температура воздуха там всегда на несколько градусов ниже, чем в прибрежных городах. Наверное, поэтому местные в шутку называют его северным городком…

– Как мило, – сухо отозвался Берт и старательно потёр складку кожи, образовавшуюся меж бровей. Так бывало, когда лицо сводило от напряжения и никак не удавалось расслабиться, и от того лоб вскоре начинал сильно болеть.

Растирание почти не помогало, но других способов исправить ситуацию он не знал. Не помог бы ни алкоголь, ни травяные чаи, ни успокоительные таблетки. Ничто на свете не способно было справиться с этим звенящим в одной и той же тональности звуком, изнутри давящим на череп вот уже целый час без намёка на передышку.

Роза, в очередной раз демонстрируя сообразительность и эмоциональную гибкость, смолчала. Попытка отвлечь Берта сторонними разговорами не сработала и, пока ей не придёт в голову идея получше, стоило оставаться в стороне. Минут через пять она вдруг выразила желание выпить чаю в вагоне-ресторане и, встав со своего места, тихонько покинула купе. Стук колёс вытеснил все прочие шумы – и болтовню пассажиров за стенкой, и приглушённые напевы какой-то джазовой дивы, доносящиеся из радиоприемника, и надрывные крики чаек, до того преследовавших состав по пятам.

Устало Берт прислонился горячим от растирания и непрекращающегося нервного напряжения лбом к холодному стеклу окна. Быстро мелькающие перед глазами кусты, деревья и вены дорог постепенно сливались в одно расплывчатое сине-зелёное полотно, неразборчивое и абстрактное. К слову Берт ненавидел абстракционизм и импрессионизм. Не потому что не понимал, а потому что от одного вида всех этих пятен, нарочито небрежных мазков и брызг краски ему хотелось блевать так, словно он весь день кружился на заклинившей карусели. Плотно стиснув зубы, молодой человек тихо застонал.

Идея Констанции с самого начала ему не понравилась. И причиной всему было оно – это особенное предчувствие, острое и зудящее изнутри. Благодаря ему Берт умудрялся избегать наихудшего развития событий даже в самых сомнительных своих предприятиях. Его ни разу не пытался убить чей-нибудь разозлённый рогоносец-муж, хотя парочка-другая подобных числились в его списке потенциальных недоброжелателей. Связавшись с кредиторами, с которыми здравомыслящий человек связываться бы не стал, он не боялся, потому что его – этого самого предчувствия – в тот момент не было даже и рядом. Значит, разумно рассчитал Адальберт Маршан, судьба на его стороне и не даст ему закончить жизнь закатанным в бетон на заброшенной стройке где-нибудь под Неаполем. Берт, в отличие от своей прагматичной сестрицы, верил в предопределение и интуицию. Хотя бы потому, что последняя никогда его не подводила. По крайней мере, по-крупному…