– Как по-вашему, она счастлива, Бесс? – произнесла Рита с сомнением в голосе. – Вы многодетная мать. Что вы думаете?

– Она охотно играет и бегает с другими детьми. У нее хороший аппетит. Она любит спускаться к реке, так что старшие дети каждый день ходят с ней на берег, и там она смотрит вдаль или плещется на мелководье. – Слова Бесс означали одно, но ее тон намекал на другое. – Но под вечер она очень устает. Гораздо больше, чем это бывает обычно, как будто для нее все вдвое утомительнее, чем для других детей. Исчезает ее внутренний свет, она становится вялой, но вместо того, чтобы уснуть, начинает плакать. И плачет без конца, а я никак не могу ее успокоить.

Бесс дотронулась до своей глазной повязки.

– Что с вашим глазом? Не могу ли я чем-то помочь? Я все ж таки медик. Позволите взглянуть?

– Спасибо, Рита, но в этом нет нужды. Я уже давно ношу эту повязку. Глаз меня не беспокоит, если я не смотрю им на людей.

– А что в этом такого?

– Порой мне не нравится то, что я вижу этим глазом.

– Что именно вы видите?

– Вижу людей такими, какие они есть. В детстве я думала, что любой человек способен заглядывать в душу другим людям. Я не знала, что замечаемые мною вещи на самом деле скрыты от глаз остальных. А людям не нравится, когда их видят насквозь, и у меня много раз были из-за этого неприятности. И я научилась держать при себе то, что видела этим глазом. Конечно, в том возрасте я могла понять далеко не все из увиденного, и это непонимание служило мне своего рода защитой, но чем старше я становилась, тем меньше мне все это нравилось. Когда знаешь слишком много, это становится тяжким бременем. В пятнадцать лет я сшила свою первую повязку и с тех пор ношу их постоянно. Разумеется, все думают, что я стесняюсь своего глаза. Они думают, что я скрываю под повязкой свое уродство, хотя на самом деле я предохраняю себя от созерцания их душевных уродств.

– Какой удивительный дар, – сказала Рита. – Я заинтригована. И вы с тех самых пор ни разу не снимали повязку, чтобы воспользоваться этим даром?

– Я снимала ее дважды. И все чаще задумываюсь об этом после того, как в нашей семье случилось последнее прибавление. Меня так и подмывает снять повязку и увидеть ее.

– Чтобы выяснить, кто она такая на самом деле?

– Это глаз разглядеть не способен. Но он поможет мне понять, каково это – быть ею.

– А он сможет увидеть, счастлива ли она?

– Это возможно. – Бесс нерешительно взглянула на Риту. – Попробовать?

Они посмотрели за окно, где девочки играли с кошкой. Дочери Армстронгов хохотали вовсю, наблюдая, как кошка ловит бантик. А самая маленькая взирала на эту суету без особого интереса. Пару раз она попыталась улыбнуться, но это, похоже, ее утомило, и она начала тереть глаза.

– Попробуйте, – сказала Рита.

Бесс вышла во двор и вскоре вернулась с девочкой на руках. Рита посадила ее к себе на колени, а Бесс уселась напротив них. Она переместила повязку на здоровый глаз, избегая смотреть на девочку, пока не была готова. Затем повернулась и направила на нее свое «всевидящее око».

И почти сразу же рука Бесс взметнулась ко рту в попытке приглушить испуганный вздох.

– О нет! Эта малышка в отчаянии! Она так хочет вернуться домой, к своему отцу! Ох, бедненькая!

Бесс схватила девочку и принялась укачивать ее на руках, бормоча все утешительные слова, какие приходили ей на ум. А поверх ее головы обратилась к Рите:

– Она уж точно нам не родня. Вы должны вернуть ее Воганам. Отвезите ее к ним сегодня же!

– Что говорит ваша медицинская наука по поводу «всевидящего ока» миссис Армстронг? – спросил Донт, стоя за штурвалом.

– А как насчет оптической науки? Это уже по вашей части.

– Не существует глаза, живого или механического, способного заглянуть человеку в душу.

– Однако мы сейчас везем девочку обратно к Воганам, основываясь только на реакции Бесс. Потому что мы ей доверяем.

– А почему мы доверяем тому, во что никто из нас не верит?

– Я не говорила, что не верю.

– Рита!

– Хорошо, предположим, дело было так: в детстве Бесс перенесла тяжелое заболевание, после чего ее хромота и ее глаз создали преграду между ней и остальными детьми. В результате у нее появилось больше возможностей для наблюдения за другими как бы со стороны и больше времени для осмысления того, что она видела. Со временем она развила в себе уникальную способность с первого взгляда распознавать характер человека. И получилось так, что, живя рядом с другими людьми, она знала о них больше, чем они сами знали о себе. Но такое глубокое понимание чужих горестей, желаний, чувств и намерений само по себе очень утомительно. Оказалось, что этот дар причиняет ей одни неприятности и неудобства, и тогда она свалила всю вину на свой нездоровый глаз и закрыла его повязкой. Кстати, она почувствовала, что девочка несчастлива, еще до проверки своим «оком». Я подозревала то же самое. Как и вы, я думаю?

Он кивнул:

– У нее большой опыт общения с детьми. И, сняв повязку, она просто позволила себе увидеть то, о чем догадывалась с самого начала.

– А мы всецело доверяем ее опыту и только потому везем малышку обратно в Баскот-Лодж.

Девочка стояла на палубе, держась за поручень и созерцая воду. На каждом повороте реки она вскидывала голову, внимательно осматривала все лодки в пределах видимости и потом вновь переводила взгляд на воду за бортом. Причем взгляд этот не был сфокусирован на поверхности, взбаламученной движением яхты, а словно бы проникал сквозь нее и далее в глубину.

Они пришвартовались у лодочного домика перед Баскот-Лодж, и Донт высадил девочку на пристань. Узнав знакомую местность, она – без спешки и без удивления – пошла впереди них через сад к дому.

Открывшая дверь служанка изумленно охнула и сразу же повела их в гостиную. Войдя туда, они застали супругов сидящими рядышком на диване; при этом ладонь Вогана покоилась на животе Хелены. Они одновременно повернули головы в сторону открывшейся двери. Следы недавнего тяжелого потрясения еще были заметны как на осунувшемся, исплаканном лице Вогана, так и в чрезмерной бледности и широко раскрытых глазах его жены. Рита и Донт, по пути в Баскот предвкушавшие радостную сцену встречи ребенка с родителями, теперь были в замешательстве, догадываясь, что здесь тоже произошло какое-то важное, но отнюдь не радостное событие. Так оно и было: в этих стенах только что открылась страшная правда – настолько страшная, что сам воздух был пронизан ощущением безвозвратности, ибо отныне их жизнь уже никогда не могла стать такой, какой была прежде.

Но тут Воган заметил девочку и вскочил на ноги. Он сделал шаг, затем еще один и потом уже бегом пересек комнату, чтобы заключить ее в объятия. Он отстранил ее от себя на длину рук, вглядываясь в детское лицо так, будто не верил своим глазам, после чего посадил ее на колени супруги. Та покрыла голову девочки сотней поцелуев и тысячу раз произнесла «моя милая». Оба, муж и жена, смеялись и плакали одновременно.